В комнате было народу – не пробраться к кровати, на которой лежал дед. Ульяна, с усилием раздвинув эту живую изгородь, пробралась к нему и упала в ногах, всем своим телом ощущая его боль.

– Выйдете все, – велел дед. Родственники не посмели ослушаться. Только сестра, спрятавшись за занавеску, притаилась: не в ее натуре было о чем-то не знать.

– Как же ты, дед? – зарыдала было Ульяна.

– Цыц, – прервал он ее, – слушай, пока говорить в силах.

Она замолчала.

– В общем, расклад такой, Ульяна. Мать у тебя – слабая женщина, толку от нее – только щи варить, отец – по жизни ведомый, безвольный, да пьющий. Брат – что с него взять? Сама знаешь, рука сухая, – полиомиелит проклятый, – не помощник. Сестра – дура (занавеска протестующее зашевелилась), одни парни на уме. На тебя вся надежда, Ульяна. Пропадут они. Я уже о родственниках наших не говорю, хотя бы семью вытяни. Ты сильная, сможешь. Будь вместо меня.

– А ты как же, дед? Погоди, выздоровеешь, все образуется…

– Не поднимусь я уже, Ульяна. Все. Сил нет говорить. Уходи. И слова мои помни. Я с тебя оттуда спрошу.

…Вот и стала Ульяна после этого главой рода. Всем это было по нраву, кроме нее. Трудно было – не описать. Пока всех в город перетащила (благо, паспорта стали выдавать), пока устроила на какую-никакую работу. Замуж между делом вышла не за того (не «герой» оказался, лишь довесок ко всем), дочь родила, – почти тридцать уже, а все под материно крыло норовит.

Да, не женщина она, Ульяна, по жизни, а мужик. Все деда наказ выполняет.

– Прости, дед, не могу больше, – Ульяна, тяжело осев на кровать, завернулась в плед и забылась тяжелым сном. И привиделось ей, что подходит к ней дед, садится рядом, как она тогда, гладит по волосам и спрашивает: «Что, притомилась, Ульянушка?»

Дед при жизни никогда так ее не называл, и Ульяна разрыдалась:

– Сил нет, дед, выдохлась. Помнишь, ты меня в детстве в цирк в городе водил? Там акробат все выходил на бис и делал какой-то сложный трюк, и на четвертом или пятом повторе у него не получилось, и его вынесли на носилках… Помнишь? Так я, дед, как тот акробат, если продолжу – умру…

– А ты и не продолжай, Улечка, все, что могла, ты сделала за меня, живи своей жизнью, детка, живи, я тебя отпускаю…

– А как же…

– Сами пусть справляются, теперь их черед…

– Дед, а ты…

Ульяна проснулась. Деда не было, а все, что было во сне, стояло перед глазами. Она долго сидела в темноте и думала. Утром собрала чемодан, написала записку родным, и, аккуратно положив ее на стол, придавила уголок сахарницей (так заметнее).

К полудню она была уже в монастыре. Вокруг – сосны, рядом – река, дышалось здесь вольно и глубоко. Ульяна впервые за много лет почувствовала облегчение: будто сбросила с себя годами носимую, непосильную ношу.

– Ну вот так-то оно лучше….– подумала она и шагнула за ворота обители.

…Родственники долго не могли простить Ульяну. Приезжала дочь, плакалась:

– На кого же ты нас бросила, мама? Не ладится у нас ничего, папа спился, Анька, племяшка твоя, в артистки подалась, да не получается – ни денег, ни славы, ну а папку с мамкой в дом престарелых отдали, там им лучше, немного уж осталось…

Ульяна выслушала все молча и только одно сказала:

– Это вам, доча, хочется, чтобы я при вас была, а я – этого хочу, – она очертила рукой круг, охватывающий реку, лес и монастырь. – Свободы. От себя, от вас, от суеты. Да и Он меня отпустил. Живите с миром…

И ушла, оставив за спиной все, что было ей когда-то так дорого…

Женщины всегда преподносят мужчинам

Ошеломляющие сюрпризы.

/О. Генри «Дары волхвов»/