Нехе лежал между несколькими каменистыми руслами высохших ручьев, хижины опускались с пригорков вниз, не доходя, однако, до дна – низины затапливались при разливах по весне. Седжи жил у другого края холма, рядом с жертвенным шестом и камнем Гора-Сокола. Прямо за хижиной начиналось кладбище – старое место упокоения, и люди избегали ходить туда после наступления темноты. Но жрец не боялся потревоженных теней.

– Пусть Нехбет осветит твой день, уари-на, – девушка подняла голову, отвлекшись от своих мыслей. К ней обратилась высокая женщина, стоявшая у одной из последних хижин. Запястье руки, которую она подняла в приветствии, украшал отделанный крокодильими зубами браслет – явно жена одного из шери. Она, не отрываясь, глядела на Ренехбет своими очень темными, широко расставленными глазами. Солнце поблескивало на гребне из слоновой кости, скреплявшем её прическу.

– И да будут сильны и здоровы твои дети, – ответила Ренехбет, как нужно было отвечать, не сбавляя шаг.

– Меня зовут Эмме, уари-на. Эмме, – негромко, но ясно произнесла женщина, когда Ренехбет проходила мимо.

Это уже не было необходимо. Её обычно приветствовали жестом, но, если и обращались голосом, то не представлялись. Девушка кивнула, и, чуть напрягшись, прошла мимо Эмме, которая не сдвинулась с места, следя за ней глазами.

Ренехбет очень хотелось оглянуться на странную женщину еще раз, но, стесняясь это сделать, она спросила Мерхет:

– Ты знаешь её?

– Встречала, уари-на, но имени не знала, – ответила та, – она появлялась на праздниках, и на ней всегда было много украшений. Её муж – известный охотник, и, кажется, из рода Крокодила.

Через некоторое время Ренехбет все же, не утерпев, оглянулась, но женщины уже не было.

Когда они дошли до жилища Седжи, небесный огонь уже поливал землю яростным жаром. На плоском холме с ровной площадкой наверху темнел длинный джед с деревянным изображением и черепом сокола, вокруг – ряд жертвенных камней. Там же, где холм уступом спускался к каменистому ложу ручья, стояла его хижина.

Обожженные глиняные кирпичи образовывали углы и основание, стены же, как и у большинства, были сложены из скрепленных глиной веток. Её жилище выглядело лучше, но Ренехбет все же подходила с опаской. Вспомнив их первую встречу, она невольно глянула на предплечье, где еще розовел шрам, оставленный его ножом. Тогда он соединил её, нагую и испуганную, с богиней-коршуном. Но что он скажет сейчас?

Они увидели Седжи, когда до хижины оставалось не более тридцати шагов. Старый жрец, сидевший на камне у тропы, ведущей на холм, при ее приближении встал и вышел вперед. В его руке был все тот же крючковатый посох, кожаная повязка стягивала волосы.

– Пусть светел будет твой день и спокойна ночь, – неспешно сказал он, когда Ренехбет приблизилась к нему.

– Пусть день твой будет ясен, а ночь спокойна, – ответила приветствием Ренехбет, – твоя женщина сказала мне, что ты хотел со мной говорить.

– Наа не моя женщина, а женщина Гора, – проговорил Седжи – но да, нам надо поговорить. Поднимешься со мной к джеду, уари-на?

Ренехбет кивнула, и они медленно двинулись вверх по тропинке. Поняв невысказанный приказ, девушка сделала Мерхет знак подождать внизу.

Холм встретил их душным безветрием, разогретым жаром небесного огня. По левую руку от Ренехбет тянулось сухое русло, позади карабкались на соседний холм хижины, спереди же были каменные знаки, поставленные кое-где над могилами.

Ренехбет смотрела на круг из валунов, намечавших будущее святилище и черные жертвенные камни, окружавшие джед, ожидая, что скажет Седжи. Старый жрец коснулся посохом одного из камней.