Мужчина был молод. Темноволосый, широкоплечий и мускулистый. Пожалуй, красивый – хотя лицо немного вытянутое и нос длинноват. Арунидис узнал его.

– Вы совершенно удивительный человек! – сказал он, не скрывая своей восторженности.

Мужчина – Кенлар Бьоргстром – в очередной раз откинув с глаз волосы, внимательно посмотрел на него и улыбнулся, оттягивая уголок рта.

– Мы с вами встречались? – спросил Кенлар. – Я прошу меня простить – у меня отвратительная память на лица…

– А! Это было давно, – ответил Арунидис. – Восемь лет назад.

– Да, я помню, – сказал Кенлар, печально изогнув рот. Он отвернулся, будто что-то высматривал у самого морского горизонта, затем снова перевел взгляд на Арунидиса – немного удивленный и всё понимающий.

Они стали друзьями. Друзьями и единомышленниками. Арунидис и не надеялся на большее – у Кенлара была семья: жена и двое сыновей…

Арунидис недопонимал, что должен к Кенлару испытывать и что реально испытывает, определенно, сожалел – о том, что между ними все так закончилось.

Правильно – Кенлар именно это и должен почувствовать. У Кенлара есть уязвимые места. Странные. Он вовсе не такой уж прожженный циник и скептик, как делает вид, он ценит доверие.

– Мы с тобой умные люди, Кенлар!

– Э, нет, дорогой мой! – Кенлар огорченно вздохнул. – Будь я умным человеком, я бы не стал связываться с Инквизицией – точнее, с неким тогда еще простым инквизитором, подававшим большие надежды. Минуй нас пуще всех печалей как гнев, так и любовь имущих власть.

– Не переигрывай! Роль ничтожного обывателя тебе не подходит.

– Ладно, ладно, извини.

– Доля правды в твоих словах, определенно, есть. Если бы я был умным, то не стал бы заводить опасных связей, раскрытие которых грозило бы мне большим даже, чем потеря моей высокой должности.

– Вот именно, – согласился Кенлар. – Мы оба с тобой дураки.

«Ты бы знал, Кенлар, сколько доносов мне приходится просматривать за день! Ты бы знал, сколько из них – на тебя! – мысленно проговорил Понтифик и Великий инквизитор. – Сколько раз я вынужден был покрывать тебя! Ты должен это понимать».

Мысленно, не вслух – ни в коем случае. Не стоит намекать, корить, попрекать в неблагодарности, кичиться своим великодушием. Как не стоит напоминать Кенлару о том, что Арунидис знает – его младший сын жив. Его младший сын – мерзость.

– Да, я догадываюсь, мой дружок, догадываюсь, – Кенлар криво усмехнулся. – Вижу, что вертится у тебя на языке. Но ты благородно молчишь. Я ценю. Поверь – я и, правда, ценю твою… разумную сдержанность. Твое желание покончить с враждой между нами.

«Да, и ты мне пойдешь навстречу – наконец-то. Ради своего дорогого Юста. Чтобы, как ты думаешь, обезопасить его».

– Не я распространяю призывы поставить зарвавшегося мага на место, – продолжил Арунидис после некоторой паузы, во время которой они на пару прикончили сибаса, а Кенлар соизволил отведать небольшой ломтик паштета.

– Но ты мог бы их пресечь, если бы хотел, – возразил Кенлар. – Одного твоего слова было бы довольно.

– Возможно. Хотя, полагаю, потребовалось бы что-то более весомое, чем слова. Изменить сложившееся мнение вовсе не легко. Взамен мне пришлось бы кое в чем уступить, кое от чего отказаться… Власть надо использовать аккуратно, стараясь не идти против течения. Ты понимаешь…

Кенлар нахмурился, глянул из-под насупленных бровей.

– Понимаю и припоминаю.

Арунидис, поставив локти на стол, сложил пальцы домиком, провел ими по подбородку.

– У меня есть долг. Я обязан соответствовать возложенным на меня общественным функциям.

– Долг? Еще скажи, что вы все там, в вашей конторе, полной лжецов и лицемеров, одержимы долгом!