– Ты это нарочно, – обвиняет ее Вика. – Нинка, а у тебя что?

А у меня… волк. Пластмассовый, зубастый. Я пожимаю плечами и торопливо прячу игрушку под подушку.

Эля открывает припасенное шампанское. После пары бокалов мы расшалились. Дурачимся, как в детстве. Эля включает телевизор, находит музыкальный канал и эротично танцует на кровати. Пружины стонут под ее ногами.

Вика бросает подушку в Машу и попадает.

– Это тебе за то, что ты в десятом классе моей мамке проболталась, что у я Сашки ночь провела, а не у тебя!

– Ах так! – Маша вскакивает, щеки красные, коса хлещет по плечу. – Вот тебе!

Вика валится на пол, когда в голову ей прилетает подушка. Удар так силен, что из наволочки сыпется наполнитель.

– Девчонки, осторожнее! – пугаюсь я и получаю подушкой в живот.

– Нинка, ты специально тогда Мишку на танец пригласила, чтобы его у меня отбить! – вопит Вика.

– Не было такого, не гони! – кидаю ей подушку обратно, Вика уворачивается.

Эля хохочет, как ведьма, делает музыку громче.

В дверь стучат.

– Машка, открой, это пиццу принесли!

Но Маша не слышит: она катается по полу, заливаясь от смеха, с подушкой в обнимку.

Стук повторяется – громче, требовательнее.

Я швыряю вторую подушку в Вику и сбиваю подругу на спину. Она рычит от ярости, а я бегу к двери.

Открываю, отступаю на шаг.

– Заносите! – кричу я. Слышу за спиной надсадное «Эх»! Догадываюсь – в меня летит подушка.

Инстинктивно отскакиваю в сторону, поднимаю руки, чтобы предупредить горничную об опасности.

В комнату входит Гаранин.

***

Я так и застываю с открытым ртом и поднятыми руками.

Подушка с силой снаряда попадает Гаранину в лоб. Наволочка окончательно рвется, и шефа осыпает пушистыми шариками наполнителя. От удара Гаранин делает шаг назад, отбрасывает подушку боксерским хуком.

– Вы совсем сдурели?! – рявкает он.

Мы смотрим на него, застыв в ужасе. Весь в белых снежных ошметках, Гаранин похож на новогоднего монстра.

Пух на его изумрудном свитере, в волосах, в бровях, в бороде и даже в ноздрях. Он звучно чихает.

– Будьте здоровы, – желаю ему, заливаясь жаром с головы до ног.

Гаранин стряхивает пух с лица и смотрит тяжелым взглядом. А я стою перед ним в черной кружевной маечке и шортиках, и щеки у меня красные как помидоры. Бежать некуда.

– Самсон Викторович, пожалуйста, простите! – с глубоким раскаянием произносит Эля и сходит с кровати, как королева с трона. Она глубже запахивает кимоно – но делает это так хитро, что вырез на груди расходится. – Такая дурацкая случайность!

Она шагает к нему модельной походкой и ласково снимает двумя пальцами пушинку со свитера.

И Вика тут как тут – в полупрозрачной сорочке с бантом на груди и разрезом до бедра – оглаживает его ладонями по плечам, тоже пух счищает. Взгляд сделала исподлобья, томный, губы трубочкой. И ни капли стеснения за свой более чем откровенный наряд.

– Вот как она это умеет, а? – с восторженным ужасом шепчет мне Маша.

Эли и Вика обхаживают Гаранина, как наложницы шефа. Эля действует утонченно, Вика – откровенно.

Гаранин в первую секунду растерялся от такого внимания. Его брови дернулись вверх, он напрягается, отрицательно мотает головой и отступает.

– Не надо, я сам.

И даже руки выставил в заградительном жесте. Надо же, какой стойкий.

– Самсон Викторович, налить вам шампанского? – предлагает Эля. – У меня девичник. Мужчинам сюда нельзя. Но раз вы ворвались, с вас штраф, – она лукаво улыбается.

– У меня дело к Нине Егоровне, – он поворачивается ко мне и смотрит на мои голые ноги. И лишь потом с некоторым трудом переводит взгляд на мое лицо. И сразу начинает яростно выговаривать: