Отлично, думаю, хороший знак… настроение поднялось, подхожу, посматриваю по сторонам, напеваю Стиви Уандера: «I just called to say I love you…»6 Помнишь?

Конечно, помню, заелась в сознании: Стиви Уандер в очках, мотает дредами7 у рояля.

– Вот-вот, – и Тоней просвистел мелодию. – Итак… наклоняюсь я, будто шнурки на кроссах завязываю. Я специально, когда шел на один конец шнурка наступил, чтобы он развязался… Наклоняюсь, а сам смотрю: никто из кустов не наблюдает? А не удивлюсь, тут же везде слежка. У меня, вон, заправка возле дома… ну не совсем возле дома, за угол надо зайти… так я там насчитал шестнадцать видеокамер на потолке! Может еще были спрятанные в коробках или в плюшевых игрушках, но на виду висели – шестнадцать штук, май френд! Это на маленькой заправке. Я спрашиваю клерка… индуса в чалме… такой же черный, как и я, может даже темнее… говорю ему: «шестнадцать камер насчитал босс… зачем»?

А он так посмотрел на меня, ухмыльнулся, выдержал паузу, и указывает черным пальцем на стенку с фотографиями… А там нигеры с чипсами и пивом в двери выбегают. Целое панно фоток, коллекция. «Вот почему «шестнадцать камер», – говорит надменно. – Потому что ВЫ воруете. У нас в Индии такого нет. Я у себя дома двери открытыми оставлял. И вообще я там доктором работал, а тут… – Он презрительно обвел взглядом помещение… – А тут… приходится «этим» заниматься, в вашей факиной Америке…» – И поправляет пистолет под пиджаком, так чтобы я видел.

«Опять я отвлекся… – сказал Тоней. – У меня после драки память глючит. Даже не помню, в каком году поколотили меня нигеры с соседнего района. Ногами били, может даже дорогими кроссами, не видел, темно было. Били сильно и сто баксов и пятнадцать центов забрали. Ну, сто баксов понимаю… А пятнадцать центов? Ну на хера мелочь забирать, спрашивается? Ты забрал бы?

Я задумался, интересный вопрос. Мне даже лень было бы на улице пятнадцать центов с земли поднять.

– Забрали, ну ладно, ну а зачем так избивать? Они меня оглушили сзади, чтобы я их потом не узнал. Но я нашел одного. Ему это дорого обошлось. – Он взглянул на свои кроссовки, смахнул пылинку… задумался.

– Я в коме лежал… уже считали трупом… А, нет, – выжил. Правда сердце стало шалить, много медикаментов кололи. Чем они меня там накачали, что аж мотор стал глючить? – Он опять замолк, задумался. – Так… о чем я говорил?

– Ты кроссы подвязывал, шнурки…

– А-а, точно… я в парке был… Так вот, подвязываю я свои кеды, посматриваю вокруг, и так тихонько дверь пассажирскую открываю… будто за ручку держусь, а дверь сама открывается… Я аккуратно беру пистолет, оглядываюсь – никого… Поднимаю, и под сиденье кидаю. Смотрю по сторонам – всё тихо. Я пошустрее свои кроссы подвязываю, и уже подсчитываю в уме, за сколько продам «Берету». А это была «Берета», я заметил. Кажется, была у меня такая… не помню. Вот… обхожу я свою машину спереди, а она блестит на солнце, красавица. Открываю двери пальчиком… она пальчиком так легко открывается… клац! как часики. Сажусь, и закуриваю косячок. Заслужил, молодец я… Так ловко я «Берету» под сиденье закинул. Даже если и камеры были, никто этот трюк не заметит, как фокусник сработал. Смотрю по сторонам, затягиваюсь, дым через нос выпускаю… расслабон такой конкретный, хорошая трава. Вдруг, вижу – вон они пидорасы! Чтоб они все горели в аду! Полицейский круизер подъезжает и рядом со мной паркуется. Два белых копа, армейские стрижки, внутри сидят, по рации трещат, на меня смотрят. Я сразу же бычок в окно выбросил, рукой дым разгоняю.

Один выходит, неторопливо так приближается, рука на кобуре.