Недолго я побалдел один в клетке – ровно сутки. Подселили чернокожего. Тоней зовут. Пятьдесят пять лет, гангстерский походняк, красные кроссовки, повязка черная на голове, как у бедуина.

«Сижу тихо на парковке, в своей машине, никого не трогаю – рассказывает Тоней – а рядом, на асфальте, пистолет валяется. Я так посматриваю на него, но жду и оглядываюсь. Это и копы могли подкинуть специально, чтобы я подобрал… Они же за мной следят… я ведь раньше сидел, на меня досье пять ящиков, они даже цвет моего дерьма знают. Сижу, ниче не делаю, музычку так тихо включил… А у меня классные сабвуферы в багажнике. Но я негромко, так, чтобы только я слышал. Сижу, курю… Хотел и косячок закрутить, но пока не буду. Мало ли, щас может и приедут лягавые. У меня нюх на этих пидарасов есть, я их постоянно в заднее зеркало вижу. Смотрю в зеркало… а-а… вон он, бля, едет, номера мои пробивает. Никак не оставят нас, нигеров, в покое, всех решили пересадить.

Итак, я сидел там около полу часика, где-то так… на часы не смотрел, не помню точно… у меня память неважная. Сижу, оглядываюсь… никого нет, только гомик один с собачкой, с белым пуделем гуляет, и так на меня косится. А надо сказать что у меня БМВ черный, нафаршированный, диски, цацки, блестит, даже перламутр ему дал сверху, на солнце переливается, чтобы негритянок привлекать. Они на блестящее бегут. Я у кузена своего запчасти покупаю, иногда на крэк меняю. У него гараж. Он там ворованные тачки разбирает. Он тоже сидел лет двадцать, но щас дома, передышка от тюрьмы, мастерскую открыл. А что еще делать? Нам же везде суки «белые» двери позакрывали. Не в обиду, ты белый, но ты русский… так что как бы не совсем белый. Ты ведь тоже копов ненавидишь?

– Ну… после чего меня посреди хайвэя тормознули ни с того ни с сего, все отобрали и в тюрьму, – то да… смешанные чувства к блюстителям порядка.

– Ну вот, я знаю… по глазам вижу, что не любишь копов. А кто их любит? Только они друг друга любят, пидарасы! Так вот, сижу я там и подумываю, как бы мне так выйти из машины и легонько так пнуть ногой тот пистолет… будто прогуливаюсь и вроде случайно задел: ударил ногой. Я же в этих красных кроссовках был: «Майкл Джордан», триста баксов пара.

– Триста баксов за эти штиблеты?

Тоней так посмотрел на меня, обмерил взглядом, даже какая-то презрительность мелькнула в глазах. И мне стало почему-то неудобно, оттого что не разбираюсь в кроссовках.

– Я их купил за триста, потому что с трупа сняли, а так они три тыщи стоят. Вы же там в России в чем ходите? В сапогах, наверное. Хорошей обуви и не видели. А я могу сейчас эти ботинки продать за тысячу. Нет, за полторы… – Он наклонился, сдул невидимую пылинку с них и о чем-то задумался. – Так… о чем я говорил? – Он почесал башку, снял тряпицу, осмотрел ее, завязал обратно.

– О кроссовках… о цене…

– А-а… да-да… Это еще дешево я их купил… Их можно и за тысячу продать. Может, даже и за две. Ты знаешь, у нас на районе нигера одного замочили за кроссовки. Пристрелили, сняли обувь и до свидания. Ниче больше не взяли, только кроссы. Раньше такого не было… Ну, стреляли друг друга, конечно… но, чтобы за кроссовки? – Он мотнул головой, будто отгоняя грустное воспоминание. – Итак, подхожу я.., оглядываюсь… никого нет, только гомик мелькнул в кустах. Он в таких коротких шортиках был и в розовой маечке в обтяжку. Я подхожу так, будто прогуливаюсь, даже присвистываю… и ногой – хлоп! эту пушку… А я ведь раньше футболом занимался. Я так и ударил, сзади… прием такой есть…, и оно пошло-пошло юзом по асфальту, и прям у дверей моей «бэхи» остановилось. Будто даже просится внутрь.