– Благодарю вас, Олег Николаевич.

– Вот и замечательно, – хлопнул по крышке стола Карпов. – Так как, вы говорите, себя чувствует наш самоубийца?

– Он так и не смирился со своей участью. Постоянно твердит, что невиновен. – В нескольких предложениях я передал наш со Скопцовым разговор.

– Ничего удивительного, – равнодушно произнес полковник. – Когда пообщаетесь с остальной сотней заключенных, то увидите – каждый второй считает, что его осудили на «вышку» незаслуженно. Я хочу, отец Павел, чтобы вы раз и навсегда усвоили – все, кто сидит сейчас в этой тюрьме… – Карпов сделал широкий жест рукой, описав что-то вроде полукруга, – настоящие выродки, недочеловеки, на совести которых в общей сложности около тысячи убийств! Взять, к примеру, Ряховича. Собственноручно задушил пятнадцать человек, после чего расчленял трупы и съедал их мясо! Если бы экспертиза признала его сумасшедшим, то сидеть ему в дурдоме до конца своих дней. Но он оказался не более ненормальным, чем мы с вами. Представляете? А Пархоменко! Бывший следователь, между прочим! Сволочь! Сколотил банду из бывших сотрудников мурманской и североморской милиции, которая отличалась невиданным до сих пор изуверством в процессе сбора дани с бизнесменов! На суде было доказано – только доказано – сорок два убийства, а сколько случаев остались неизвестными?! – Карпов вытянул из пачки сигарету, прикурил от настольной зажигалки и глубоко затянулся. – До сих пор не пойму, как ему подписали прошение о помиловании… Так что у меня нет сомнений в виновности наших зэков, отец Павел. И уж тем более в отношении Скопцова. Сексуальный маньяк, изнасиловавший и зверски убивший семерых женщин в вашем родном Питере! Знаете, что он вытворял с ними после того, как удовлетворял свою мерзкую похоть?!

Мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Перед глазами поплыли темные круги…

– Специально для этой цели Скопцов брал с собой зонт с острым металлическим наконечником! – между тем продолжал Карпов, затягиваясь сигаретой. – Так вот, после совершенного насилия он засовывал конец зонта женщинам во влагалище и заталкивал его до тех пор, пока было возможно! А в последний раз, когда под рукой зонта не оказалось, он проткнул беременную женщину сучковатой палкой, валявшейся где-то под ногами!..

Я уже ничего не видел, все пространство передо мной было густо затянуто кроваво-красным туманом. Голос полковника доносился до моего сознания так, словно Карпов говорил из глубокого пустого колодца. Каждое произнесенное им слово парализующей болью отзывалось во всем моем теле. Усилием воли я взял себя в руки. Уже второй раз за сегодняшний день мне до зубовного скрежета захотелось любым способом заткнуть глотку сидящему напротив меня человеку. Это было страшно.

– …И после всего содеянного он еще продолжает пускать слюни и выть! Ублюдок! – Карпов положил окурок на край хрустальной пепельницы, достал из кармана пиджака носовой платок и промокнул им вспотевший лоб. – Честно говоря, отец Павел, я не представляю себе, как, зная прошлое хотя бы одного из сидящих здесь убийц, вы можете заставить себя не только не возненавидеть их за все, что они успели натворить, но и еще жалеть их! Мне лично понять такое невозможно. Впрочем, вероятно, если бы я был способен это понять, то уже давно был бы священником, а не начальником тюрьмы.

Карпов бросил смятый платок на стол, снова выдвинул ящик стола и нажал на невидимую мне кнопку. Экран монитора погас, а книжная полка встала на прежнее место. На несколько долгих секунд в кабинете начальника тюрьмы воцарилась гнетущая тишина. За это время мне удалось справиться с нахлынувшими эмоциями. Совершенно случайно я опустил глаза вниз и увидел, что мои крепко сжатые в кулаки руки едва заметно подрагивают.