Их повели пешком – от Володарской к Университетской было не так и далеко. За время, проведенное в тюрьме, они разучились ходить по земле – в буквальном смысле этого слова: ступали осторожно и неуверенно. Правда, на улице было скользко, вели их медленно; безногий Козловский скользил на костылях и падал.

Недалеко от тюрьмы он увидел Аню Мицкевич25 (жену Антона Гука); она шла по тротуару к тюрьме, видимо с передачей для мужа. Гук был от него далековато и попытки Сапуна обратить его внимание на жену не увенчались успехом, тот ее так и не увидел, он был погружен в свои мысли и шел, низко опустив голову.

На Советской улице им встретились немки. Они останавливались, щелкали их фотоаппаратами и кричали: «Бандиты!»

В скором времени их привели в здание СД и расставили в коридоре лицом к стене метрах в двух или трех друг от друга. Сапун стоял рядом с Гуком; тот мимикой и пальцами пытался привлечь его внимание. Сапун не понимал, тому пришлось несколько раз повторить свои манипуляции. Прохаживавшийся за спиной охранник заметил их «переговоры», Антон Гук за них поплатился зубом. Сапун отделался легко: получил несколько ударов сапогом.

В этот день допрашивали всех, кроме него. Допрошенных вечером снова отправили в тюрьму, а его и Васильева оставили в коридоре. Васильеву объяснили, что его освобождают за невиновностью, но, для выполнения необходимых формальностей, он должен был посидеть некоторое время здесь же, внизу.

Их отвели в подвал. Там Георгия Сапуна поселили в камеру №5, а Васильева в 7 или 8 камеру. В 5-й камере уже сидело 4 чел., как потом он узнал, только двое из них (Герасименко и Барановский) были арестованы по делу подпольного комитета. Некто Бария и безызвестный поляк (его фамилии Сапун так и не вспомнил) находились в СД по более лёгким подозрениям – их обвиняли то ли в спекуляциях, то ли в воровстве.

У него еще оставалось немного табаку и он предложил своим новым товарищам закурить. Их, видимо, поразила его щедрость. Бария, когда уже были свернуты цигарки, сказал: «Курить много нельзя, да это и расточительно в наших условиях. Одной папироски будет достаточно на всех». Подожгли одну, первым затянулся Сапун и передал самокрутку по кругу. В камере было темно, естественный свет здесь напрочь отсутствовал. Это было полуподвальное помещение, окна их камер смотрели в ямы, которые с ранней осени оставались заваленными мусором – принесенной ветром из университетского парка листвой, спрессовавшейся и начавшей загнивать на грязном стекле. Лампочка в их камере загоралась только на несколько минут в момент раздачи пищи или вызова ее обитателей на допрос.

Вечером заключенным в ржавых жестянках из-под консервов раздавали чай, его по камерам разносили Галина Шумская и Оля (ее фамилию Сапун не называет), учительница из Плещениц. Все лето она выводила людей из города в партизанские отряды и, насколько ему было известно, была арестована несколько раньше городских подпольщиков, в начале осени. Шумская была арестована по причине знакомства с Короткевичем, тот жил у нее на квартире и она на первых порах проходила по делу всего лишь в качестве квартирной хозяйки подпольщика. На раздаче чая она не подала и виду, что знакома с Сапуном, но вечером пришла весточка от Короткевича – из соседней камеры он услышал его голос: «Привет Сапуну».26

На следующий день утром его вызвали на допрос. В комнате следователя, кроме него самого, был переводчик и еще какой-то длинный, сухой и плоский, как доска немец в очках, его присутствие в кабинете так и осталось ему непонятным.