Осмотрев принесенные продукты, ничего подающего надежды он не нашел и только в рубце полотенца обнаружил узкую длинную написанную мелкими буквами на тонкой бумаге записочку. Затем в хлебной горбушке нашел кусок карандаша. На следующий день, передавая посуду, он накрыл ее тем же полотенцем. Так у него наладилась регулярная переписка с женой. Впоследствии он обнаруживал записки и в вареной картошке, и в стеклянной ампуле, вброшенной в суп и в других, совершенно неожиданных местах. Каждая полученная передача приносила новости и информацию. Так, в ноябре месяце жена ему сообщала: «Сегодня передачу понесет [Оля] Кушелевич для тебя и мужа». Так он узнал, что арестован и Кушелевич – значит, захватили людей даже с периферии, тот работал за городом. В другой записке жена писала: «Галя сидит в камере №7». Сообщения были, как правило, неутешительные, но очень нужные. Они проливали свет на происходящее и помогали ориентироваться на допросах.23

В конце октября в их камеру «подселили» одного военнопленного по фамилии Прокопенко. Он бежал из лагеря и несколько недель прятался в районе парка имени Горького. Позже, дней через пять или семь, вбросили еще одного арестанта – до полусмерти избитого некоего Куликовского; его Сапун немного знал еще до ареста, но не контактировал с ним в подполье. Куликовский был совершенно слепой. Небольшого роста, худой, лет 55, голову держал всегда высоко, как будто смотрел на небо. С ним одновременно была арестована и его жена, но держали ее в другой камере. Они уже побывали в СД на допросе, вечером их привезли оттуда в тюрьму. Причину их ареста Куликовский объяснял тем, что прятал у себя на квартире еврейскую девушку. Впрочем, позже, в ночном бреду после очередного допроса в СД он проговорился, что был арестован в связи с обвинениями в попытке проведения диверсии на электростанции – у него при обыске нашли керосин. Георгий Сапун был единственным, кто слышал его признания и, естественно, он не упомянул о них ни поляку с чехом, ни соотечественнику-военнопленному: тем меньше у них будет возможностей (соблазна?) говорить по делу Куликовского на своих допросах в СД.24

Снова в СД

Однажды, уже в середине ноября, довольно рано, в их камеру явились двое полицейских и вызвали: «Ляпин, выходи». Им объяснили, что в этой камере Ляпина нет. Те сверились со списками и удивились: «Как нет? Он был посажен в эту камеру».

Они ушли. Вскоре появился кто-то из администрации тюрьмы и начал уточнять: «Ляпин или Ляпун должен быть здесь; его точно поместили в эту камеру». Заключенные 54 камеры хором отвечали, что здесь такого нет и никогда не было.

Георгий Сапун сразу понял, что речь шла о нем: в тюремной конторе, вероятно, неверно записали его фамилию: Ляпун – вместо Сапун. Естественно, он решил не помогать тюремщикам: пусть ищут Липина, Ляпина или Ляпуна – а вдруг найдут?

По коридорам бегали охранники, спрашивая через глазок в камерах: «Ляпун или Ляпин есть?» Прошло минут 20, и только тогда дверной засов их камеры стукнул и ввалились два охранника. «Сапун!» – заорали они дикими голосами. Он отозвался. В коридоре стоял гестаповец.

«Ты чего же, подлец, скрываться решил?» – крикнул он и ударил его по лицу, но не сильно, второпях. Казалось бы, какая ирония – скрываться в тюрьме? – но Георгий Сапун не улыбнулся: он получил изрядный опыт заключенного и прекрасно понимал, чем грозит ему вызов на выход – вне зависимости от того, Ляпиным или Сапуном его доставят в СД.

Во дворе тюрьмы маялась группа человек из 12 или 15 заключенных, рядом стоял конвой. Его присоединили к другим, в их числе он увидел и Гука с Васильевым, а также Козловского – еще одного непричастного к подполью безногого инвалида из конторы «Торфоцентрали».