Судя по вопросам было видно, что личность Ивана Ковалева, а равно его подпольная руководящая работа у следователя не вызывала сомнений. Сапун был ошеломлен этим и, по его собственному признанию, страшно подавлен. Не успел он продумать линию своей дальнейшей защиты, как в кабинет ввели Диму Короткевича. Его внешний облик свидетельствовал, что и его пытали, но держался он спокойно, ободрив тем самым и Сапуна, который еще утром даже не предполагал при каких ужасных обстоятельствах они встретятся вечером.

С Короткевичем у них еще до ареста была договоренность и поэтому они сравнительно легко отвечали на каверзные вопросы следователя: были знакомы задолго до войны, а теперь несколько раз встречались на квартире у Сапуна – играли в карты и выпивали.17

***

Ночевать его отправили в тюрьму на ул. Володарского, при этом следователь Фролин (в книге у Новикова он назван Фройликом18) сообщил, что следующим утром его вернут в СД и допрос продолжится.

Вывели в вестибюль. Всего к отправке в тюрьму было предназначено восемь человек, среди был и Антон Гук, но не было Ковалева и Короткевича.

У подъезда стояла дополнительная охрана и 4 легковые автомашины: рассаживали по двое в каждую. В момент посадки Гук попытался сесть вместе с ним, но охранник ударил его и не позволил этого сделать.

Тюрьма. Там их тщательно обыскали. Отняли все, даже ремни и подвязки. Но один из охранников позволил ему забрать свой табак и зажигалку.

Здание тюрьмы, Володарского, 2

Камера №54

Как сообщает сайт «Минск старый и новый», здание тюрьмы на улице Володарской представляло собой прямоугольный трехэтажный объем с четырьмя круглыми башнями по углам. Башни венчали прямоугольные зубцы над многослойным карнизом, это делало тюремный замок узнаваемым с дальних к нему подходов. По периметру тюремный корпус был огорожен высокой каменной стеной с вертикальными опорами (контрфорсами) – они придавали стене дополнительную прочность. Зубцы и другие детали, надстройки на стене отсутствовали, завершение стены было гладким, так как с момента ее возведения в 1825 году она не имела оборонительного назначения, главным ее предназначением было удерживать заключенных внутри, а не препятствовать проникновению врага снаружи.19

Его поселили в камеру №54, на втором этаже. Из-за позднего времени зажигать свет не полагалось, никто из других заключенных о себе не давал знать. Он опустился на каменный пол. Посидев так несколько минут, закурил. Вероятно, услышав запах табака, обитатели камеры всполошились и подошли к нему. Их оказалось двое – поляк и чех. Сапун предложил закурить и им. Только потом он узнал, как дорого здесь ценилась папироса табаку – не в деньгах, в человеческих отношениях. Его сокамерники в знак благодарности сейчас же предложили ему доску. Он лег на нее и тотчас уснул.20

Утром он проснулся рано. Спать на доске было все же неудобно. Вопреки угрозам на вчерашнем допросе, в СД его не вызвали. Не беспокоили и несколько следующих дней.

Напряженное ожидание, неясность в отношении собственной участи и происходивших на воле событий заставляли его нервничать. Отвлечься и поговорить откровенно, по сути, было не с кем. Оба его сокамерника были для него людьми случайными.

Квятульский, поляк из Кракова, учитель, военнопленный с 1939 г., последнее время работал на минском кожевенном заводе «Большевик». Причину ареста, с его слов, и сам не знал.

Второй – Чесерчик, по национальности чех, работал в немецкой фирме организации «Тодт» и был арестован за воровство. Потом они убедились, что он страдал клептоманией: хоть пуговицу, но украдет. В остальном это был, по словам Сапуна, вполне приятный и добрый человек. Трудности в общении с его новыми товарищами усугублялись незнанием языка. Поляка он понимал хорошо, чеха – плохо; они его не понимали вовсе. Впрочем, взгляды и жесты позволяли им кое-как переговариваться.