Я взглянул: там плотным рядком были выставлены наполненные водой разной прозрачности трехлитровые стеклянные банки.

– Это наши очистные, станция фильтрации, – пояснил Алексей. – Чтобы сделать воду потребной, наливаешь ее из-под крана в первую банку и ставишь на сутки отстаиваться. За это время на дно упадут песок и глина. Пальца на два бывает. Отстоявшуюся посвежевшую воду осторожненько, чтоб осадком снова не замутить, переливаешь в другую банку. Теперь эту воду надо прокипятить и снова дать ей отстояться, там еще кое-что непотребное в осадок выпадет. Переливаем эту прокипяченную и отстоявшуюся воду в третью посудину и опять кипятим и отстаиваем, здесь уже осадка меньше, эту можно еще раз перелить, прокипятить и пить. Вот такая процедура.

– Мудрено. Да. Ты знаешь, я кипятильник не догадался взять.

– Это не беда. Будешь собираться на работу, прихвати пару безопасных лезвий, припаяем к ним по проводу, прикрутим штепсель – и кипяти себе на здоровье.

– Слушай, горничная мне сказала, что здесь и кормежки-то нет никакой. А с этим-то народ как справляется?

– Да выкручивается как-то. Яичницу можно поджарить на утюге, пельмени сварить в стакане.

– Так ведь нагревательными приборами пользоваться запрещено.

– Да, запрещено. Только вечером по коридору не пройти, из каждого номера дым коромыслом: и кипятят, и варят, и жарят. Проверки бывают в рабочее время, в рабочие дни, а кашеварят все до или после работы. В общем, варить вари что хочешь и на чем сможешь, а уезжая на работу, прячь этот инструментарий куда подальше, оставишь на виду – выметут.

Таким путем первичный инструктаж о правильном поведении в быту мною был получен.

Поужинали мы с Алексеем в его номере, пока сосед был еще на работе. В отличие от меня, недотепы, он прихватил из Москвы какие-то продукты. Мы откупорили консервную банку. Бычки в томате с черным хлебом оказались вполне сносным ужином. Запили свежезаваренным грузинским чаем. Я добавил к этому горсточку конфет. Не шибко изысканно и роскошно, однако насытились, и от этого на душе как-то стало спокойнее, теплее. Вечернее настроение переключилось с бытовухи на мечтательность. Я вернулся в свой номер, достал походный блокнот, ручку, покрутил ее меж пальцев, вроде как разогревая, уселся поудобнее за стол и, вздохнув, записал:

Такие строчки складывались по воспоминаниям о наших редких, коротких встречах с Наташей, ярко впечатавшихся в мою память. Настолько ясно и реалистично представлялись мне сейчас ее черты, что, казалось, она совсем рядом. Находясь в тишине, в одиночестве, мысленно я затеял с ней разговор.

«Ну, вот, Наташа, вот я и на Байконуре. Я очень хотел и стремился сюда попасть, но мое первое впечатление о нем не самое радужное, совсем не такое, как от ярких картинок про космос. Мне бы очень хотелось, чтоб не этим Байконур мне запомнился. Ты знаешь, а ведь мы могли бы быть здесь вместе, и ты на все смотрела бы сейчас своими глазами. Как бы тебе это глянулось? Наверное, не обрадовало бы тоже? Мне хочется думать, что ты не испытываешь сейчас бытовых проблем, что в доме твоем достаток, тепло и уют. Меня ж не пугают трудности, я стараюсь принимать их по возможности терпеливо, переносить спокойно. Спасибо тебе за твою милость и молчаливую любовь. Спасибо тебе, что ты есть в моей жизни. Знал бы твой адрес – все это написал бы тебе в письме, на конверте которого красовались бы марки и штемпель Байконура. Порадовал бы тебя такой привет? Хотелось бы верить, что да»