– Тебе как раз привыкать надо к общественному транспорту, – вставил отец, явно гордый своими знаниями. – Я читал, что в Америке все ездят на метро из-за пробок.

– Это только в Нью-Йорке, – мягко поправила его мама, будто стараясь уберечь от ошибки. – В остальных городах у всех свои машины есть. Мы же смотрели по телевизору, помнишь?

– А что с твоей машиной? – раздался голос дедушки, который вышел из гостиной, заинтересовавшись темой

– Она её продала, чтобы купить машину там, – быстро ответила за меня мама.

И тут же разговор о моей машине плавно перетёк в обсуждение между родными на тему пробок и иномарок в штатах.

Вскоре дедушка вернулся в гостиную, продолжая обсуждать жизнь в Америке, и я услышала новые голоса, присоединившиеся к разговору. «Только не это», – подумала я и внутри у меня словно что-то упало. Нельзя сказать, что мне не нравились родственники со стороны моего папы, но услышав их голоса из гостиной, я почувствовала некоторое разочарование.

Сложив ногу на ногу, дядя Олег, папин брат, устроился в мягком кресле, подперев ладонью подбородок. Как всегда подтянутый, гладко выбритый и с легким загаром, он слушал очередной рассказ о неубиваемости и преимуществах отечественного автопрома времен молодости деда.

Рядом, словно сошедшие с глянцевой обложки журнала, который никто не читает, но все мечтают в нем оказаться, восседали его жена и две дочери – Саша и Настя. Они сидели с таким видом, будто их только что выгрузили с парижского подиума, где они демонстрировали не столько одежду, сколько свое превосходство над окружающими. Их наряды были безупречны, а позы – настолько отточены, что казалось, они провели всю жизнь, тренируясь сидеть именно так: слегка небрежно, но с идеальной грацией.

Не успели они занять свои места за столом, как Саша, с легким вздохом, который звучал как приговор, тут же заметила, что столовые приборы «немного не сочетаются» с сервизом и скатертью. Ее замечание прозвучало так, будто она только что обнаружила, что в Лувре повесили картину криво. И, раз уж речь зашла о сервировке, она не упустила возможности ввернуть пару слов о фарфоре, который они «случайно» привезли из Парижа. Её рассказ был настолько подробным, что казалось, будто она лично обжигала каждый кусочек этой посуды в печах Севра.

– Ну, знаете, – начала она, слегка наклоняя голову, как будто делая одолжение, – это не просто фарфор. Это история. Каждый предмет – это часть коллекции, которую мы выбирали лично. Вам, наверное, сложно понять, но это как искусство.

Настя, младшая, поддержала сестру, кивнув с таким видом, будто только что открыла истину, недоступную простым смертным. Их мать, сидящая рядом, лишь улыбалась, явно гордясь тем, как искусно ее дочери умеют вести светскую беседу.

– А вы недавно были в Париже? – вмешалась в разговор бабушка, с восторгом глядя на свою невестку.

Бабушка, безусловно, была без ума от своей второй невестки. Утонченная, начитанная, грациозная и, что самое главное, невероятно богатая, она казалась созданной для того, чтобы блистать и повелевать. Она была из тех женщин, для которых желание командовать всеми вокруг становилось не просто привычкой, а смыслом жизни. Ее властность была настолько естественной, что казалось, будто она появилась на свет с уже готовым планом, как подчинить себе весь мир.

Сначала это были её родители, которые души в ней не чаяли и наперегонки бросались исполнять каждый её каприз. Потом появился мой дядя – человек мягкий и податливый, который без малейшего сопротивления покорился ее диктатуре. А затем и их дети, светловолосые ангелочки, которые на поверку оказались скорее бесенятами, мастерски маскирующимися под маленьких святых.