А вот как быть со «средним» классом? Как его успокоить надеждой на спасение? Ведь ждать от него молитвенных подвигов, да и, вообще, «излишней» добродетели не приходится. Но тогда благополучная сытость – столь милая европейскому обывателю – не благо?

Тут-то, по законам развитого сервиса, и был подан образ «чистилища» как некоего реабилитационного центра, где несовершенная душа с помощью «дополнительных» страданий доводится до «кондиции». Такое вот гарантированное спасение, так что если ты не «дотянул» в земной жизни до «высшей» степени святости, то потом уже всё произойдёт автоматически. Прямая юридическая аналогия с земным существованием. Она возникает из доступности земному сознанию понимания земной жизни как некоего «зала ожидания», в котором на время пребывания должен быть обеспечен соответствующий сервис. Но где же акт спасения души, духовный подвиг, духовный труд? Его нет. Человек как бы «обречён» на спасение, если он христианин даже формально – просто после крещения носит крестик на шее. Зато у грешников нет вообще ни малейшего шанса. Их невозможно отмолить после смерти. А для чего тогда наши земные молитвы об умерших? И разве не всем душам принёс спасение Христос? И для чего он, сойдя во ад, вывел оттуда раскаявшихся грешников? Словом, очевидна разница, между законом и Благодатью, о чём и писал Иларион митрополит Киевский в «Слове о законе и Благодати».

Если представить два типа культуры того времени – русский и западный – в виде двух векторов, то векторы эти окажутся направленными противоположно. И если вектор средневековой культуры Руси направлен вверх – в небесные сферы, к вершинам духовности, то вектор культуры Запада – соответственно к земным благам. Это, можно сказать, «ключ» к разгадке сути спора между «западниками» и «славянофилами».

Можно ещё добавить, что стали формироваться два различных вида мышления: западный – рациональный тип мышления, основанный на логике, точном расчёте, прагматизме и материальной выгоде, на человеческом интеллекте; и российский тип мышления – основанный на творчестве, интуиции, эмоциональности и, почти утраченном нынче, но реально существующем понятии о Божьем промысле – антирациональном. Отсюда, кстати, в отечественной культуре возникает тип умельца «Левша, подковавший блоху» – высококлассный мастер, способный выполнить сложнейшую работу – не всегда имеющую практическое применение. Такой вид трудовой деятельности западному прагматику объяснить невозможно – зачем делать работу, если она не улучшает материальное благосостояние? Для православного человека разрешение этого спора дано в Святом Писании: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих»^>10

В 1453 году турки после полуторамесячной осады захватили Константинополь. Когда-то гигантская и могущественнейшая Византийская империя к началу XV в. сократилась до ничтожнейших размеров.

«Утверждение Унии с Римо-Католиками в Константинополе не принесло ничего кроме разделения на принимающих ложное объединение Восточной и Западной Церквей и категорически его отвергающих. Кроме того, после утверждения Унии в Константинополь прибыли военные послы из Италии, которым император доверил возглавлять оборону осажденного города. Но народ не желал служить латинским генералам, а более того, не желал защищать императора – предателя православной веры. Народ был морально подавлен до такой степени, что в Константинополе разносился лозунг: «Лучше мусульманская чалма, чем латинская митра». Можно ли было при таких обстоятельствах помышлять об единодушном отпоре внешнему врагу? Царство, разделившееся внутри себя, не может устоять