В итоге происходивших прений решено просить генерала Рузского, в качестве командующего защищающим Петроград фронтом, пожаловать в ближайшее заседание Совета министров для частного обмена мнений о положении на театре войны и о безопасности столицы. Собеседованию этому отнюдь не следует придавать официальный характер, дабы Рузский мог высказаться вполне откровенно и дать таким образом правительству материал для последующих действий. Рузский находится вне влияния Янушкевича, держит себя независимо и его отзывы могут отразить истинную, не обработанную заинтересованными штабами, картину и сущность происходящего в районе боевых столкновений. Затем надлежаще осведомленный Совет министров должен ходатайствовать о созыве заседания под высочайшим председательством и постараться открыть царю правду настоящего и опасности будущего.

И. Л. Горемыкин:

«Я не возражаю против такой постановки, но считаю долгом еще раз повторить перед Советом министров мой настойчивый совет с чрезвычайной осторожностью говорить перед государем о делах и вопросах, касающихся Ставки и великого князя. Раздражение против него принимает в Царском Селе характер, грозящий опасными последствиями. Боюсь, как бы наши выступления не явились поводом к тяжелым осложнениям».

В связи с таким решением отпала необходимость в немедленном рассмотрении в связи с представленной управляющим делами справкой вопроса о взаимоотношениях правительства и военной власти на театре войны.

Хотя общий вопрос и был отложен, тем не менее, в дальнейшем ходе заседания он снова возник.

Кн. Н. Б. Щербатов:

«Прошу помощи Совета министров. Как я и предвидел, мое положение перед Государственной думой становится весьма щекотливым. Мне задают массу вопросов по местным делам в прифронтовой полосе. Это, несомненно, тактический прием со стороны депутатов, так как они прекрасно знают, что Министерство внутренних дел не имеет там никакого голоса и что всем распоряжаются военные власти, забронированные устрашающими словами – военная необходимость. На все вопросы я отделываюсь общими фразами, но положение мое становится со дня на день более неудобным».

И. Л. Горемыкин:

«Верховный главнокомандующий изъявил согласие назначить специального представителя для объяснения по думским запросам и для поддержания связи с правительством в случаях, когда ему придется выступать по делам прифронтовой полосы (Не могу припомнить, чтобы таковой представитель быль назначен). Поэтому прошу вас потерпеть еще несколько дней, и тогда все устроится».

А. В. Кривошеин:

«По-видимому, наш председатель не хочет, чтобы мы снова затрагивали оригинальность направления внутренней политики Ставки. Позвольте мне огласить только один любопытный факт. Назначенный военным генерал-губернатором в Архангельск генерал Валуев, сам по себе едва ли подходящий к этой чрезвычайно ответственной по нашим временам должности, взял себе в правители канцелярии камер-юнкера Веригина. Вам всем, вероятно, известно, насколько этот господин скомпрометирован в печальном деле убийства П. А. Столыпина. Его после этой истории постигли различные и служебные, и общественные неприятности. И вот сейчас, велением ото всех и ото вся независящих военных властей, Веригин оказывается ближайшим сотрудником (а фактически – руководителем) начальника нашего единственного окна в Европу. Конечно, мы не смеем обсуждать вопросов, военной необходимостью вызываемых, но все-таки небесполезно было бы обратить внимание Ставки на желательность более тщательного подбора людей, эту самую военную необходимость обслуживающих. Надо считаться с общественным мнением и попусту не раздражать его слишком всем знакомыми именами. Не думаю, чтобы свет сошелся клином на Веригине».