А. В. Кривошеин:

«Нельзя забывать, что Положение о полевом управлении составлялось в предположении, что Верховным главнокомандующим будет сам император. Тогда никаких недоразумений не возникало бы, и все вопросы разрешались бы просто: вся полнота власти была бы в одних руках. Но, конечно, раз Положение о полевом управлении применяется при иных условиях, то в него должны быть внесены те изменения и поправки, которые подсказываются потребностями дела. Как бы ни был гениален начальник штаба Верховного главнокомандующего, но ведь не может же он заменить собой и Совет министров, и вообще весь аппарат правительственной власти в Российской империи».

И. Л. Горемыкин:

«Господа, обращаю ваше внимание на необходимость с особой осторожностью касаться вопроса о Ставке. В Царском Селе накипает раздражение и неудовольствие против великого князя. Императрица Александра Федоровна, как вам известно, никогда не была расположена к Николаю Николаевичу и в первые дни войны протестовала против призвания его на пост главнокомандующего. Сейчас же она считает его единственным виновником переживаемых на фронте несчастий. Огонь разгорается. Опасно подливать в него масло. Бог знает, к каким это может привести последствиям. Доклад о сегодняшних суждениях Совета министров явится именно таким огнем. Я бы считал необходимым отложить разрешение вопроса о взаимоотношениях и хорошенько его еще раз обдумать».

Согласно с мнением председателя, вопрос перенесен на следующее заседание, причем управляющему делами Совета министров И. Н. Лодыженскому предложено изготовить справку об относящихся к этому вопросу постановлениях Положения о полевом управлении, а также о различных случаях, в которых сказывались последствия отсутствия надлежащей согласованности действий Ставки с общим направлением правительственной политики.

В конце заседания был заслушан текст заявления, с которым председатель Совета министров должен был выступить в Государственной думе при возобновлении ее занятий 19 июля 1915 года. Текст этот, выработанный при участии главным образом А. В. Кривошеина, почти не вызвал замечаний и был одобрен с незначительными редакционными исправлениями. Прения возникли только по отделу, касающемуся Польши. Этот отдел был изложен в следующих выражениях: «Для программных речей по общей политике теперь, по нашему убеждению, не время. Работа по улучшении мирных условий русской жизни впереди, и она будет совершена при вашем непосредственном участии. Я считаю своим долгом сегодня же коснуться только одного вопроса, стоящего как бы на грани между войной и нашими внутренними делами: это вопрос польский. Конечно, и он во всей своей полноте может быть разрешен только после окончания войны. Теперь Польша ждет прежде всего освобождения ее земель от тяжкого немецкого гнета. Но и в эти дни польскому народу важно знать и верить, что будущее его устройство окончательно и бесповоротно предопределено воззванием Верховного главнокомандующего, объявленным, с высочайшего соизволения, в первые дни войны. Рыцарски благородный, братски верный польский народ, стойко переживший в эту войну бесчисленные испытания, вызывает к себе в наших сердцах глубочайшее сочувствие и ничем не омраченную дань уважения. Ныне государь император высочайше соизволил уполномочить меня объявить вам, господа члены Государственной думы, что Его Величеством повелело Совету министров разработать законопроекты о предоставлении Польше по завершении войны права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах местной автономии, под державным скипетром государей российских и при сохранении единой государственности».