Как назло, гориллы стоят и молча наблюдают, как официанты сгружают всю еду на большой стол во второй гостиной. (Да-да, тут и обеденная гостиная есть.) При этом один из охранников блокирует выход из гостиной, в которой расположилась я с моими скляночками. И я, само собой, упускаю возможность попросить у официантов телефон, чтобы дозвониться до Маркеловых.

Когда официанты в компании горилл покидают номер, у меня сдают нервы…

То, что у меня нервы совсем не железные, я и раньше подозревала, но чтобы настолько? Методично сбросив всю еду вместе с тарелками на пол, я топчусь по ней ногами. Причем делаю все очень тихо, но… на совесть и от души. Хорошо, что в туфлях, и плевать, что изгваздала их и ноги по колено, а брызги уже даже на юбке. Главное, что мне очень нравится это делать.

Никогда раньше не била посуду, и вообще считала людей, бьющих посуду, неэкономными идиотами. Ну чем она им не угодила? Подумаешь, тарелочку сломать? Сама ведь потом убирать будешь, если дома находишься и свою личную посуду ломаешь… Но, я-то как раз не дома, и посуду не свою ломаю! А Тарасенко мне как сказал? «Ни в чем себе не отказывай»? Правильно, а я не могу отказать себе в том, чтобы уничтожить весь ужин, втоптав его вместе с посудой в белый гостиничный ковролин.

Бог ты мой, красота-то какая получается… Жаль, телефона нет, я бы это дело в Инстаграм выложила. И лайков собрала бы ого-го сколько.

Представляю, какой круглый счет выставят моему муженьку. Пусть локти погрызет. Я знаю, эти олигархи вечно делают вид, что им насрать на деньги и они готовы их разбрасывать из окна, а на самом деле за каждую потраченную копеечку по ночам в подушку рыдают. И какой бы ни был Тарасенко благородный, прежде всего он богатый, а значит, деньги любит. И когда их так бездарно тратят… в общем, надеюсь, ему все это очень сильно не понравится.

Самое смешное, что уже к концу своего демарша я отчаянно ощущаю голод. Даже кишки скрутило от боли. А на столе кроме кувшина с соком, стоящего посередине, уже ничего не осталось.

— Ну вот, — с горечью выдыхаю я, понуро рассматривая кувшин, — говорила же, что идиоты неэкономные. И я идиотка… Теперь жрать охота — и ничего нет.

— Не переживай, закажем что-нибудь еще, — слышу уставший голос Тарасенко и медленно оборачиваюсь к нему.

Он стоит в проходе, весь какой-то взмыленный, уставший, словно только что кросс с препятствиями пробежал. Снимает галстук, расстёгивает верхние пуговицы на рубашке, медленно стягивает пиджак. У меня коленки подкашиваются от возбуждения, а в голове бьется пойманной птахой только одна мысль: «Боже, как же сильно я его хочу…»

Возбуждение ударяет с такой силой, что мозг напрочь сворачивает. И то, что было до этого момента, я уже не помню… Нет, помню, конечно, но оно становится таким далеким и совершенно неважным, будто это случилось сотни лет назад. Память о тех событиях сохранилась, а эмоции давно выцвели, как выцветают надписи на долго хранившихся чеках из магазина.

Я делаю шаг вперед и обо что-то спотыкаюсь. С удивлением смотрю на грязный пол, пытаясь понять — какого хрена, что на меня нашло, что я все это натворила? Но тут же забываю обо всем, так как слышу — моя жертва пошевелилась. Поднимаю взгляд, а Тарасенко уже запонки расстегивает. Молодец, хороший мальчик. Сейчас я на тебя нападу, и ты от меня не отвертишься, сначала трахнешь меня, как следует, а потом… потом я вспомню, почему так сильно была на тебя зла.

Подхожу совсем близко к мужчине, беру его за руку и веду в ванную. По дороге не забываю избавиться от грязных туфель. Радуюсь, что все же успела закончить свой маникюр, теперь на моих ногтях кроваво-алая боевая раскраска.