Дверь, интересно, по той же причине не заперли, или просто забыли? Или настолько охватила страсть, что было плевать на всех?!

А родной её назвал… Когда, интересно, сродниться успели? В перерывах от анализах Сони, череды обследований, приступов, реанимации? Когда?

Может, действительно успевал, от того в те редкие, более менее спокойные часы дома и отворачивался от меня в постели? Поэтому мог сказать, что как-то нехорошо сейчас, когда столько переживаний и Сонечка ждёт?

Будто мне было всё равно, будто слишком хотелось, будто мне до того было! Я просто, дура, наслушавшись всех вокруг, хотела создать для него вид, будто жизнь продолжается. Будто хотя бы у нас всё хорошо и будет хорошо несмотря ни на что.

И я…

Я ведь правда верила в это.

– Катя? – теперь на его лице проступило нечто мне незнакомое.

Готовится защищаться? Нападать?

Я так хотела высказать ему все свои мысли, а вместо этого… Просто принялась стирать с лица слёзы.

Горло сковало спазмом. Мне стало так плохо, что хотелось умереть.

Солнечный свет, падающий на нас из окна, казался серым.

Я не знала раньше, что так бывает, думала, так просто говорят… Но краски действительно поблекли, потеряли свой цвет.

И перед глазами поплыло.

– Я… – выдыхаю, а продолжить не могу. – Я…

– Что, – нянечка проходила мимо, или вышла на крик, мне уже плевать, – милые бранятся, только тешатся?

Она улыбалась…

Какой же кошмар.

Паша что-то ответил ей. Я не разобрала слов. И отвёл меня чуть в сторону, поближе к окну, створку которого приоткрыл, впуская свежий прохладный воздух.

– Тебе мама что-то сказала? – предположил он напряжённо.

Надеется всё же, что я ничего не знаю?

А так натурально всё, правдоподобно играет… Если бы не видела, ни за что бы не заподозрила его в чём-то!

Или я не видела?

Боже, а что, если от недосыпа и нервного напряжения, я просто сошла с ума?

Эта мысль ввергла меня в ещё больший ужас.

Или я просто испытываю то, что называют панической атакой?

Я ничего больше не слышала от биения собственного сердца, которое ощущала у себя в висках.

– Что тут у вас происходит? – голос Николаевича слегка меня отрезвил.

Он стоял над нами, уперев руки в бока, и сверлил недовольным, жёстким взглядом из под очков.

– Ребёнка почему оставили, плачет вон! Успеете дома наговориться. Лиза! – мы все вздрогнули, так резко и громко он выкрикнул её имя, когда через приоткрытую дверь заметил её рядом с Соней. – Работы мало, других палат нет?!

Несмотря ни на что, а по сердцу моему тёплой рекой разлилась благодарность…

Лиза вылетела из палаты пулей и, вперив взгляд в пол, посеменила дальше по коридору.

Паша тоже как-то подобрался, зачем-то прочистил горло и первым отправился к дочери.

– Личные дела, потом, – строго сказал мне врач, – всё потом, поняла, Катерина? – и оставил меня одну.

И я согласна с ним.

А ещё, видимо, за это недолгое время настолько успела перекипеть внутри, что это невероятно меня утомило. И усталость эта помогла держаться.

Я зашла к дочери вслед за Павлом. Чтобы не смотреть на мужа, решила проверить телефон, присев на стул возле столика.

Там и правда были новые сообщения от его матери:

«Проследи хотя бы, чтобы он поел! И отпишись мне, что там сказал врач?»

И второе:

«Знаешь, Катенька, ты не обижайся только, но надо ведь как-то в руки себя брать. Паша жаловался мне (по секрету тебе говорю!), что ему и находиться с тобой больно, такая ты вечно мрачная. Надеюсь, ты помнишь, что не одной тебе плохо! Мудрее надо быть, Катенька, мудрее».

«Улыбайся почаще».

– Да, – я слышала собственный голос будто издалека, – твоя мама, конечно, выделилась сегодня.