Антон ставит машину на внутреннюю парковку дома, возвращает ключ, и мы стоим немного в стороне, на расстоянии вытянутой руки.

Я бы хотела, чтобы он поднялся.

Я бы очень хотела, чтобы эту ночь мы, как и в день нашего знакомства, просто спали рядом, чтобы кровать не была такой пугающе огромной для меня одной, и чтобы одиночество, наконец, сбежало в окно.

Но я знаю, что будет, как только за нами закроется дверь.

По крайней мере, я точно не смогу затормозить, потому что мне, как наркоманке, не хватает его запаха, вкуса кожи на губах.

Мне до боли между ног хочется с ним трахаться.

Без головы, без мыслей о том, что сейчас это только еще больше все усложнит.

И я боюсь, что Антон больше никогда не посмотрит на меня так, как раньше. Что теперь и для него я тоже несчастная, обиженная судьбой и одним плохим человеком женщина, с которой нужно заниматься сексом только в миссионерской позе и после подписанного ею согласия на близость.

— Я пойду, Очкарик, - первым заговаривает Антон. – Еще пока доберусь, а подъем в шесть.

Не хочу его отпускать.

— Ты в гостинице живешь?

— Ага.

— Когда возвращаешься в Петербург?

— Завтра вечером, самолет в десять тридцать вечера, так что в полночь буду дома.

Сердце болезненно обрывается.

Я надеялась, что у нас будут выходные, и мы просто… не знаю, встретимся еще пару раз, погуляем, как это делают даже давным-давно женатые люди.

— Малыш, ну а ты когда собираешься вернуться? – немного склонив голову набок, спрашивает мой уставший майор. И конечно мы оба понимаем, что речь не о городе и даже не о месте.

Не знаю, что ему ответить.

Попросить еще немного времени, потому что мне нужно разобраться в себе, просто попытаться сделать хотя бы что-то самой: научиться спать в темноте, перестать бояться ездить в метро в час-пик, когда ко мне прижимаются посторонние мужчины, перестать, наконец, улыбаться, когда хочется выть.

И не прятаться в угол по каждому поводу.

А еще – больше никогда ему не врать.

Потому что как раз сейчас мне хочется это сделать, потому что так будет проще.

— Я не знаю, Антон. – Теперь я знаю, почему правду называют «горькой». – Мне нужно время. И я… прошу тебя… пожалуйста… если это возможно… дать мне его.

Я снова прошу что-то дать мне, ничего не предлагая взамен.

Такая эгоистка, что противно от самой себя.

Молодому мужчине нужна нормальная здоровая женщина. Не только для секса – хоть это, наверное, почти самое важное – а чтобы проводить с ней время, чтобы она присматривала за ним, создавала уют и комфорт.

А тут я со своим «я не знаю».

Понятия не имею, что буду делать, если Антон скажет «нет».

Если скажет «я от тебя устал, Очкарик» - сойду с ума.

Если напомнит о моем предложении развестись…

Покалывает в области сердца, и я потихоньку, надеясь, что не подаю виду, сильнее прижимаю локоть к левому боку.

 — Ты хочешь развестись, Очкарик?

Я прикрываю глаза, мысленно пытаюсь успокоиться четом от одного до десяти, но все время сбиваюсь: один, три, пять… девять, два, три, семь…

— Нет, не хочу.

— Тогда у тебя есть время… жена. Только больше никакого телефонного молчания, договорились? Отвечай на мои звонки и сообщения, и, блядь пиши и звони сама! Я же не какой-то моральный урод, что ты боишься лишний раз позвонить. Я твой муж, писательница. Смирись уже, а то ну ей-богу как маленькая.

Киваю снова и снова, принимая и соглашаясь на все.

Счастье превращается в воздушный шарик и перекрывает гортань.

— Все, женщина, мне правда пора, а то ни хрена не выберусь.

Я с отчаянием считаю его шаги.

Я хочу его увидеть. Мне сегодня – слишком мало.

— Антон! – На подземном паркинге голос эхом поднимается к бетонной крыше.