Кажется, обед мне не светит. И физкультуру тоже прогулять придется.

Но похоже, это не самое страшное из того, что меня сегодня ожидает.

2. Глава 2. Когда выбирать не приходится

— Ч-что я должна вам рассказать? — лепечу я. — Я не понимаю, простите.

И хотя прекрасно знаю, что от меня нужно Громову, инстинкт самосохранения заставляет меня прикидываться дурочкой.

Ну а вдруг поверит?

У него ведь нет доказательств, что это сделала именно я.

Но Громов, к сожалению, не идиот. Он хищно ухмыляется, а потом вдруг приближает свои губы к моему уху и опасно шепчет:

— Это ты устроила погром, кукла. И не ври мне, я ведь могу и передумать тебя прикрывать.

Меня опять начинает трясти. Не то от новой волны страха, не то от чужого горячего дыхания на шее и терпкого мужского запаха. Никогда не стояла так близко к парню, и меня это смущает и пугает одновременно. Тем более, что это не просто какой-то парень. Это Захар Громов.

Которому что-то от меня нужно.

Я зажмуриваюсь, потому что не могу больше видеть этот полный холодного интереса взгляд, и еле слышно шепчу:

— Здесь?

— Что здесь? — хмыкает он.

Судя по голосу, его реально забавляет вся эта ситуация.

— Вы хотите… чтобы я прямо здесь… рассказала?

Хрипловатый смех заставляет меня открыть глаза.

— А что? — ухмыляется он.

Я замираю, потому что слышу в коридоре голоса. Густой голос Вадима Семеновича узнаю сразу, ему вторит высокий неприятный смех Магды Валерьевны. А еще там голос…моей мамы.

Ужас пробегает по позвоночнику ледяными мурашками.

Чертов Громов, нашел, где до меня докопаться! В коридоре! Во время большой перемены! Они же сейчас все услышат!

— Что молчишь? Стесняешься, кукла? — продолжает он, совершенно игнорируя голоса за спиной. — А когда к старому мудаку в кабинет лезла, не стесня…

— Заткнись! — отчаянно выкрикиваю я и вдруг делаю то, чего от себя в жизни не ожидала бы: молниеносно запечатываю рот Громова своей ладошкой.

И да, это, конечно же, не может не привлечь внимание преподавателей, даже если до этого они меня не видели: широкая спина Громова надежно загораживала им обзор.

Но теперь мы под прицелом преподавательских взглядов.

— Что тут происходит, молодые люди? — недовольно спрашивает Вадим Семенович. — Я…

— Лия! — тут же перебивает его мама, и ее голос звучит очень строго. По-учительски. — Что ты тут делаешь?

Громов стоит, даже не пытаясь убрать мою ладонь со своего рта, и всем своим видом демонстрирует абсолютную безмятежность. В зеленых глазах пляшут веселые искры.

— Простите, — я молниеносно отдергиваю руку от его лица, как будто от горячего чайника. — Просто он… он… говорил плохие слова! Да!

Громов тут же непочтительно фыркает. Кажется, его реально это забавляет.

— Плохие слова? — недоуменно переспрашивает мама.

— Да! Такое нельзя говорить в колледже, и я решила…

Я не договариваю, краснею и умолкаю, потому что звучит это все как полный бред, конечно.

— Истомина, но даже если так, — пафосно вступает в разговор Магда Валерьевна. — Вместо того, чтобы корректно сделать замечание, вы стали по-хамски кричать. Вас разве не учили родители, что недостойно на грубость отвечать грубостью? Тем более в стенах колледжа.

У моей мамы вспыхивает лицо, а на лице Магды появляется мерзкая улыбочка. Она явно не случайно сделала этот выпад. Старая стерва!

— Простите, — бормочу я. — Я все поняла и больше так не буду.

— А вы Громов? — нравоучительно обращается к нему Вадим Семенович.

— А я буду, — небрежно пожимает он плечами.

Типа ну и что вы мне сделаете?

Преподаватели хмурятся, но ничего не говорят. Просто делают вид, что инцидент исчерпан, и идут дальше — к лестнице, которая ведет вниз, на цокольный этаж, где у нас расположена столовая. И только мама в какой-то момент оборачивается и одними губами сообщает мне «Дома поговорим». Будь это в любой другой день, я бы точно мучалась предчувствием этого вечернего разговора, потому что мама умеет отчитывать так, что чувствуешь себя ужасно. Но сейчас я совсем про это не думаю: у меня есть другие поводы для волнения.