— То есть моя дочь в обмен на возможность погасить долг?
— Именно.
— Но как ты себе это представляешь? — нервничает и вскакивает на ноги. Меряет шагами маленькую кабинку, а я беру в руки бокал с виски. — Она же живой человек! Она моя дочь!
— Надо было лучше думать, когда ты всё закладывал. Сейчас либо утром на мой счёт поступает вся сумма с процентами — она обозначена в документах, ознакомься на досуге. Либо я забираю себе Машу. Выбор за тобой.
— Клим, дай мне хотя бы сутки!
— Ночь. Одна единственная ночь. В восемь утра твоя задница превратится в гнилую тыкву.
Я поднимаюсь на ноги, но прежде чем уйти говорю:
— Ты слишком многое мне задолжал. Пришла пора возвращать.
— Клим, твои родители сами виноваты. Но я не убивал их. Слышишь меня? Не убивал!
Его слова бьют меня розгами прямо по сердцу, и я сжимаю кулаки, готовый разбить его тупую башку. Не знаю, каким чудом удаётся сдержаться и не убить его. Вместо этого говорю:
— Если ты ещё раз, гнида отожратая, ещё хоть один раз о них заикнёшься, я заставлю тебя сожрать свой язык, а член свиньям скормлю. Кстати, документы оформлены на совесть, потому не выйдет меня кинуть.
Нечаев молчит, тяжело дыша, и я впитываю его страх, кайфуя от этого ощущения. И уже, дойдя до двери, поворачиваюсь к Нечаеву и заглядываю в самые ненавистные глаза на свете.
— И да, приятель, без глупостей. У меня плохое чувство юмора , отличная охрана и рефлексы. Восемь утра, Нечаев, запомни. Номер моего телефона в папке. Жду.
В гробовой тишине я покидаю кабинетку Нечаева, зная наперёд всё, что будет дальше.
4. 4. Маша
С самого утра всё валится из рук, за что ни возьмусь. Странное какое-то состояние, и найти этому объяснение не выходит. А ещё эта бессонница, и сны странные.
Вот уже неделю каждую ночь я просыпаюсь от того, что ко мне приходит мама. Она смотрит на меня, гладит по голове и просит быть аккуратнее. А потом уходит в туман, где еле различим крошечный крестик над холмиком.
Он такой маленький, усыпан толстым слоем снега, и я захлебнувшись во сне своей тоской, подскакиваю на кровати.
Каждую ночь вот уже неделю. И конца и края этому нет.
Кажется, должно случиться что-то плохое, но я не провидица, мне не разобрать будущее по снам и предчувствиям.
Со мной уже когда-то случились самые страшные в жизни вещи, и я сыта ими под завязку, но разве у судьбы бывает предел?
Сквозь жужжание работающего телевизора не сразу слышу звонок телефона, а он пробивается ко мне, настойчивый, и я бросаю на пол мокрую тряпку, которой оттирала пятно от пролитого недавно кофе. Говорю же, всё из рук валится и всё одно к одному.
На экране высвечивается слово «Папа», и я принимаю вызов. Сама не понимаю почему внутренне сжимаюсь, когда слышу его голос, а он какой-то скрипучий и надломленный.
— Что-то случилось? — спрашиваю, выслушав приветствие, а отец делает секундную паузу, и секунда эта кажется почему-то вечностью.
— Нет, дочь, всё хорошо… не бери в голову.
Он хочет казаться весёлым — очень пытается не показывать, как плохи у него сейчас дела. Бережёт меня, как делал это с момента моего рождения, а я… задыхаюсь в плотном коконе его заботы. И хоть давно уже живу отдельно, лелея свою простенькую и очень скучную жизнь, отец каждый день пытается снова ворваться в неё, всё поставить с ног на голову и посадить на короткий поводок.
— Маша, у меня к тебе большая просьба. Не откажешь старику?
Прекрасно знает, что не откажу, но просит не часто. Потому всегда соглашаюсь — люблю его, несмотря на все сложности нашего общения.
— Что-то серьёзное? У тебя такой голос…
Отец то ли всхлипывает, то ли откашляться пытается, а я сжимаю в руке чайную ложку, забытую на столе, почти сгибая тонкую серебристую ручку.