А я убить Михеева был готов, настолько меня унизило сравнение с ним. И – Машка… Машка, черт подери ее откровенность и привычку выкладывать такое сразу. Она ведь рассказала мне сама, не зная, что Михеев уже сделал это, и я несколько дней носил в себе этот груз, боясь, что Машка догадается. Но она в первую же нашу встречу после тех выходных абсолютно спокойно выложила мне все, хоть и без подробностей.

Я снова ощутил то же самое желание врезать Михееву, что и при разговоре с ним во дворе своего дома. Мне и в голову не приходило, что Машка могла сделать это сама, по собственному желанию. И только в одном из дневников я прочитал об этом. Но даже в тот момент мне не пришло в голову обвинить ее. Мне было обидно, что я для нее тогда оказался таким же Михеевым, ну, может, просто ко мне она испытывала какие-то чувства, а к нему нет.

После ее признания я сделал вид, что не воспринял это всерьез – ну, не расписываться же в том, что считаю Михеева достойным соперником, еще не хватало. Я даже что-то съязвил по поводу возможного замужества, однако Машка запретила мне ерничать по этому поводу. Я, конечно, сделал вид, что не придал значения такому факту, как ее неверность, потому что боялся потерять, однако зарубку в памяти оставил – надо что-то менять, иначе она действительно от меня уйдет.

На вынашивание плана у меня ушло все лето. Месяц я провел у Олега, но даже с ним не советовался, мне казалось, что я и сам точно знаю, что делать, просто нужно понять, как и в какой момент, потому что предлагать такую вещь, как Тема, человеку, который к этому не готов, чревато.

Но, лежа ночами после экшенов в спальне и слыша, как в соседней комнате занимается с кем-то из нижних сексом Олег, я перебирал в памяти все, что было связано с Машкой и находил кое-какие маячки. Те, что давали мне надежду на ее согласие.

Она не любила нежностей в сексе – это я заметил почти сразу. Однажды, войдя в раж, я дал ей пощечину и, мгновенно отрезвев, испугался, однако Машкины глаза только вспыхнули как-то странно, и она, коснувшись щеки пальцами, прикусила нижнюю губу и задышала чаще. Ей нравилось, когда я брал ее за шею, когда, забывшись, сжимал на груди пальцы, оставляя следы. Она не отводила взгляда и не сопротивлялась, если я тянул сосок зубами, внимательно наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. Нет, определенно, в ней было что-то такое, что могло бы заставить ее пойти чуть дальше, чем вполне ванильные шлепки ладонью.

Я все продумал и действительно не ошибся, получив в итоге такую нижнюю, что у меня на долгие годы оторвало крышу. И много еще лет спустя музыка с той дискотеки, откуда я увел Машку в буквальном смысле в новую жизнь, будила во мне воспоминания и эмоции, справиться с которыми я не мог по-прежнему.

До сих пор, забывшись, я иногда включаю собственноручно составленный сборник старых попсовых песен и подолгу сижу на полу в большой комнате, привалившись спиной к дивану, курю и пью вино. Я не люблю вино, а с некоторых пор еще и не выношу красное – оно вызывает у меня очень плохие воспоминания, но вот в такие моменты именно бокал красного вина позволяет словно снова стать таким, как я был раньше.

Наверное, Олег прав, когда называет меня пси-мазохистом, да и Мари так меня называла в последние годы, но мне становится не больно, а легко от этих воспоминаний, иногда дополненных еще и видеорядом – слайдами из фотографий на большом, почти во всю стену, экране телевизора, из которого никогда не вынимается флешка с этими снимками.

Это довольно странное ощущение – на этих снимках нет лица, ну, почти нет, но это не мешает мне видеть картину полностью. Я смотрю на обнаженную спину и отлично вижу выражение лица, прищур глаз, прикушенную губу, прядь волос, выпавшую на лицо из собранного пучка. Я помню ее живой – только живой, может, потому, что не видел мертвой. Наверное, в тот день, когда она умерла, мой мозг решил, что я не перенесу этого зрелища, а потому сорвал какой-то стоп-кран и отправил меня в жуткий запой – недельный, такого со мной никогда не случалось. Но, думаю, именно это помогло мне не сойти с ума. Я пил, рисовал, обклеивал стену в спальне снимками и рисунками – и мне было некогда сосредоточиться на том, что Мари больше нет. Если бы я увидел ее мертвой, меня бы тоже, скорее всего, не было. Не знаю, как смог вынести это Олег.