Вешняков довёл её до такси и посадил на заднее сиденье. Машина, фыркнув мотором и включив фары, увезла свою, ошалевшую от увиденного мёртвого тела мужа, пассажирку за Вель, в пустой теперь без него дом.

Подошедший капитан вздохнул и произнёс:

– Расстроилась, видать, женщина.

– Понятное дело, – невесело ответил Никита, – больше двадцати лет прожили вместе. Как тут не расстроишься? Только, я бы на твоём месте всё же проверил у неё алиби на время убийства. Ну, так! На всякий случай…

Вешняков, прищурив левый глаз, словно прицеливаясь, вскинул на него свой взгляд:

– Думаешь, она могла?

Никита пожал плечами:

– Да, кто же её знает? Способ убийства для неё вполне себе доступный. Правда, перетаскивать тело с дороги на опушку, ей было бы тяжеловато. Но тоже! Можно же провести экспертную оценку… Здесь главное – понять, какие у неё с мужем складывались отношения? Нет ли у неё мотива для убийства?

Вешняков врубался быстро:

– Ладно. Совет принимается. Будем считать её первой подозреваемой.

– Ну и ладненько, Сашок! Поехали пока по домам. Завтра, если помощь будет нужна, обращайся.

И они, разбежавшись по своим машинам, отправились по домам.

Когда Никита приехал домой, и поставил машину в подклет8, его радостно встретил дворовый чёрный пёс Дозор. В избе тоже было, как всегда, тепло и уютно.

Негромкое потрескивание дров в печи, запах дымка от прогорающих углей обычно успокаивали и словно завораживали его.

Он понимал, что всё это пришло в его жизнь ещё из детства, и сохранялось в его памяти, как приметы истинного счастья.

Мама сегодня была другой. После вчерашнего праздника она всё время улыбалась, и производила впечатление совершенно безмятежного человека.

– Никитка, посмотри, я правильно приспособила образ, который вы мне вчера со Светой подарили?

Она даже не поздоровалась с ним, как обычно, а сразу начала общаться.

Они прошли в её спаленку, и она указала рукой в угол, где на маленькой полочке обычно стояла одиноко Иисусова икона с горящей лампадкой.

Образ Богородицы теперь стоял справа от неё и строгим вдумчивым взглядом заглядывал в глаза каждому смотрящему на него человеку. Для того, чтобы поставить Божью матерь рядом с Иисусом, мама немного передвинула его влево. И теперь они стояли рядышком, почти вплотную друг с другом. Было такое впечатление, что это семья Господа стоит рядышком, словно касаясь друг друга плечами.

Никита трижды перекрестился и поклонился, также трижды прошептав одними губами:

– Господи, Иисусе Христе! Прости и помилуй мя, грешного!

Мама посмотрела на него прослезившимися глазами, наклонила его за шею и обняла, прижав голову сына к себе.

– Сынок, я тебя так люблю!

И потом она прошептала ему на ухо:

– Почему ты никак не звонишь своей Ирине? Время моё уходит. Так умру и не узнаю своих внучат!

– Ма! Она знает, что я живу с тобой, – Никита высвободил голову из материнских рук и отвёл глаза, – что это теперь навсегда, но не приезжает и не звонит. Она считает, что ехать ко мне в провинцию она не обязана. Гордыня её мучит. Это значит, что никакой любви ко мне у неё нет. Я, конечно, давно простил ей это. Но дальше поддерживать эти отношения не хочу. Прости меня, мамуль. Видно – не судьба!

Звонок его смартфона прервал их грустный разговор.

Никита, не бросая мамины плечи, сказал:

– Это, наверное, Светлана…

И ответил на вызов:

– Привет, Светик! Прости, что я не позвонил сразу, как приехал. Мы тут с мамой обнимаемся. Она сказала, что очень довольна вчерашним праздником и особенно нашим подарком. Поставила образ Богородицы на полочке рядом с Иисусом Христом. Завтра утром посмотришь.