В такой демонстрации не было особой нужды – Павлантий только стоял рядом, пока Зоэ передавала аккредитив на покупку десяти ромуланских ребятишек распорядителю-гевстиянцу. В Конфедерации рабство считалось позорным пережитком прошлого, а работорговцев казнили без суда. Но в империи Ра – свои порядки, поэтому среди деловых феминистских организаций было принято в качестве жеста благотворительности собирать средства на выкуп из рабства и привозить несчастных людей в полисы Конфедерации. Некоторых, выправив им документы, отпускали по домам, если таковые находились, а детей-сирот оставляли на попечение храмовых домов призрения. Там их лечили, избавляли от позорного, вживляемого только преступникам урезанного аксона^>{28} и определяли в школы разных полисов Конфедерации.

Клавдию повезло, поскольку Зоэ, став женой Павлантия, приняла живейшее участие в судьбе смышленого сероглазого ромуланского мальчишки. Его отправили в Александрийский университет, оплатив все десять лет обучения из собственных средств. На недоуменные вопросы отца и мужа девушка отвечала просто: «Богам было угодно соединить наши судьбы посредством этого мальчика, так не буду же я их гневить. А деньги… Верность, с которой этот юноша будет служить Конфедерации, за золото уже не купишь». Жена оказалась права: Клавдия много раз пытались подкупить или переманить на сторону политических врагов Павлантия. Но ни скомпрометировать, ни сбить с толку юного комеса канцелярии Совета так никому и не удалось.

Павлантий жевал сыр, хлебал острую томатную похлебку почти машинально, едва ощущая вкус пищи. Ел он с годами все меньше, всего раз или два в сутки. Отдавая предпочтение простой пище, очень много пил минеральной воды, чей неисчерпаемый источник с давних пор бил в подземельях храма Асклепия на юге столицы. Вода расходилась по всему Элисию^>{29} и пользовалась популярностью благодаря различным целебным свойствам. Мелодичный сигнал прервал невеселое течение мыслей Павлантия. Он все чаще замечал за собой рассеянность – верный признак наступающей дряхлости. Временами Председатель уплывал мыслями далеко в прошлое, упуская контроль за настоящим. Вот и теперь вызов заставил его руку с бокалом дрогнуть. Поставив бокал на стол, автарх тронул иконку интеркома в глубине мерцавшего оттенками голубого голоэкрана.

– Господин Председатель, – голос Клавдия звучал официально и холодно, – прибыл его преподобие иерарх Стефаний.

– Проси. – Павлантий отодвинул миску с едва тронутой похлебкой и отпил изрядный глоток вина из кубка, устремив тяжелый взгляд на двери зала Совета.

Стефаний в миру звался просто Софроном, носил звание гипасп-капитана и вместе с Павлантием дрался за Крит. Его преподобие тогда был командиром малой фаланги гипаспистов^>{30} и здорово выручил батарею «скорпионов»^>{31} самого Председателя – их обошли и взяли в кольцо пельтасты^>{32} мятежного гиппарха Солона, из-за амбиций которого и начался критский конфликт. Солон возглавил мятежную курию, сбросив погрязшего в разврате критского автарха Аполония, и провозгласил себя тираном, то есть единоличным властителем колонии Крит. Захлебывающийся в соплях и винном угаре Аполоний вышел по открытому каналу в прямой эфир. Пьяный авантюрист раструбил о своем позоре по пятистам каналам глобальной новостной сети Гелиона. Брызгая слюной в дрожащий объектив бытового коммуникатора, низвергнутый автарх попросил помощи у Конфедерации.

Отказать этому развратнику и пьянице, конечно же, было невозможно: не поддержи олигархия одного из подписавших Хартию Согласия^>{33}, само существование такого хрупкого союза между влиятельными и богатейшими городами юго-запада окажется под угрозой распада. Критская война помогла упрочить союз и влияние трех активных его участников – Медиолантия, Спарты и Коринфа. Александрийцы тоже воевали неплохо, но слишком малочисленны и недостаточно организованны были их силы. Остальные полисы только наблюдали, ограничиваясь незначительной помощью конфедератам, не забыв, впрочем, примазаться к победе спустя три месяца – ровно столько длилась активная фаза кампании.