Туман и Молния. Часть 19 Ви Корс
Глава 1
Они не задержались в Прибрежном, и Корс был искренне этому рад. Он и сам не понимал, почему так боялся этого места. Оно было для него каким-то роковым. Здесь он присутствовал на совете командиров перед наступлением на Форт, и тогда он был непререкаемым авторитетом для своих черных воинов, и одним из них. В окружении соратников он гордо восседал на почетном месте во главе стола, покрытого темно-бордовой бархатной скатертью, которую в тот день неизвестно где раздобыл Валентин. И также сидел он за этим столом уже позже, и скатерть на столе была смятой и грязной. Сидел один, в пустом доме, опустив плечи и позабыв про свою осанку избранного господина – изгой с раскрашенными лицом и телом покрытым узорами нечистых, униженный и ставший рабом.
Корс старательно гнал от себя прочь эти тяжёлые воспоминания. В ту страшную ночь в этом заброшенном гниющем посёлке Демон показал ему свою силу, но, в конце концов, Корс остался жив, и ничего будто бы не изменилось. По крайней мере, так казалось. Но, когда волею судьбы он оказывался в этом проклятом месте, глубоко запрятанные воспоминания и эмоции предательски начинали всплывать на поверхность, закручивая в водоворот тяжелых мыслей и не давая покоя. И Корс прекрасно отдавал себе отчет в том, что не смог бы спокойно зайти в ту комнату с мерзкой крысой, копошащейся в углу.
Люди – чёрные воины Рагмира и Тола, как всегда, ехали на несколько маршей впереди, а Корс, по-прежнему командовал нечистыми и ехал с ними. Они особо не торопились, но и не останавливались с ночёвкой, отдыхая не больше пары-тройки часов подряд. Его капитан Парки следил за порядком в длинной веренице обозов и многочисленных разномастных повозок, доверху нагруженных разным добром. Периодически он проезжал вперед, к Корсу, и отчитывался своему командиру о том, что все в порядке, или напротив, говорил, что: «…у одной из повозок сломалось колесо, и они немного отстали, но скоро починят».
– Это потому, что вы неправильно распределили груз внутри, и слишком много напихали, не подумав о правильном распределении тяжести и давлении на колёса, – в поучительной манере объяснял Корс, разговором хоть немного отвлекаясь от мрачных мыслей.
Он смотрел на яркие черные точки, вытатуированные под глазами нечистого, и невольно повторял про себя: «Последнее предупреждение, последнее предупреждение… а сколько предупреждений за это время получил я сам, так самонадеянно отбрасывая их в сторону? Мне не сделали точки под глазами, но, похоже, я вляпался по более твоего, Арк».
И Парки, кажется, его слышал, но ничего не говорил, и, отчитавшись, возвращался назад к обозам.
Рядом с Корсом, но чуть позади него, верхом ехал Эдриан. Он был одет в свою одежду воина, и его довольно отросшие волосы с помощью каких-то фиксирующих средств нечистых были красиво поставлены вверх высоким гребнем. Корс не запрещал ему это, и время от времени обращался к нему, давая какие-то несложные поручения в стиле «принеси-подай», используя Эдриана как своего слугу-раба. Эдриан все выполнял.
– Эдриан, – говорил ему Корс, – я не передумал, и не забираю свои слова обратно. Я по-прежнему согласен отпустить тебя в Нечистый предел, когда мы вернемся в Чёрный город. Отпустить к твоей жене и детям. Ты нечистая полукровка, и твой отец, насколько я понял, богатый и знатный истинный черный. В тебе есть кровь расы избранных, ты это понимаешь?
– Да, господин, – равнодушно отвечал Эдриан, – но мне нет обратной дороги.
Так отвечал он неизменно, и его татуированное лицо оставалось таким же непроницаемым, как и его мысли.
А Корсу, напротив, теперь даже хотелось освободить Эдриана. Нечистые сделали его рабом, наказав за трусость. Демон подарил Эдриана Корсу, прекрасно понимая, что обрекает раба на мучения. Но сейчас, Корс, назло Демону, больше не хотел мучить Эдриана.
Ник и Арел тоже часто ехали совсем неподалеку от Корса. Он мог видеть Демона, и от этого, ему становилось только хуже.
Физически, кажется, Корс более-менее восстановился и мог много часов проводить в дороге, в седле, ни чувствуя ни боли, ни слабости, но вот морально… Морально он был просто раздавлен, и в монотонном пути между бесконечных пустынных холмов, то и дело натыкаясь взглядом на такое яркое пятно копны белых волос, Корс не мог не думать о Нике, и не мог не вспоминать:
«Они в пути из Рудного города к Багровой Скале. Один из привалов.
Корс аккуратно причесывает Ника, убирая его платиново-белые волосы наверх со лба и висков. Тщательно закалывает их заколками, планируя дальше заплести ему косы или сделать хвост, но вдруг замечает, какой Ник милый с немного убранными назад волосами и одновременно торчащими чуть дальше по бокам пушистыми густыми прядями. Корс откладывает щётку для волос и оставляет Ника так, любуясь им и видя, что одна непослушная тоненькая прядка уже выскочила из заколотой наверх чёлки и лежит на лице его красивого мальчика. Это невыносимо умиляет Корса, он смотрит на торчащие по сторонам от его лица и чуть сдвинутые назад непослушные волосы, и они действительно напоминают ему пушистые длинные ушки милого щенка. Корс смеется, а Ник недовольно кривит губы и с досадой мотает головой, не желая, чтобы Корс смеялся над ним, и ещё одна тонкая белая прядка высыпается из его прически.
Ник, стоя поодаль, быстро сплевывает в сторону, да так резко и далеко выпустил слюну изо рта, как Лис выпускает пули из своего мушкета.
Корс буквально замирает в шоке:
– Прекрати, – шипит он, – надень немедленно маску!
Корс знает, что в маске, даже если Ник и сдвинет нижний щиток максимально вперед и вверх, так лихо сплевывать у него всё равно не получится. Ник, поняв, что Корс недоволен им, чуть затравленно косится в его сторону и быстро надевает маску. А позже, в их походной палатке, Корс сдирает её с его лица и бьет сына ладонью по губам, хлестко, наотмашь:
– Не смей никогда делать этого! Не смей плеваться как скотина! – орёт на него Корс.
Ник сжимается и пытается заслонить губы ладонями, но не сопротивляется и молчит. Он не смотрит на Корса, не поднимает глаз, хотя его лицо и выражает явное недовольство. И Ник больше никогда не плевал на землю или в сторону при отце.
У живописного озера они простояли три дня, и Корс уже не помнит сейчас, за какую провинность заставляет Ника залезть под их походный топчан. Он говорит ему, что в наказание Ник будет лежать там ровно час, и опускает вниз тяжёлое покрывало из шкур. Ник послушно и тихо лежит на полу, но Корсу самому становится очень скучно без него, и он еле выдерживает положенное время. Едва дождавшись, когда час, наконец, пройдёт, он резко приподнимает покрывало, открывая своего милого мальчика. Ник лежит на полу ничком, уткнувшись лицом в сложенные руки. Он чуть приподнимает голову, и, щурясь от света, пытается взглянуть на отца, а тот лихорадочно вытаскивает его и подтягивает к себе, одновременно другой рукой торопливо расстёгивая ширинку, давит на затылок, прижимая его лицо к своей промежности».
Зачем он вспоминает это сейчас? Все кончено, и ничего больше не будет. Но мысли о Нике упорно крутятся в его голове, бесконечно проигрывая одну и ту же мелодию, песню о потерянной любви. Точно как шарманка! Правильно сказал про него Ник!
Одно и то же. Одно и то же, и так по кругу. Дзинь. Дзинь. Дзинь…
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
«Их комната в Форте. Ник сидит на кровати, и Корс водит пальцем: вверх, вниз, влево, вправо. Так он восстанавливает зрение сына и тренирует его глаза. Ник старается следить за его рукой. Корс медленно приближает палец к кончику его носа:
– Смотри! – приказывает он. – Смотри обоими глазами на мой палец!
И Ник послушно сдвигает глаза к переносице, в кучу, и это так смешно и забавно, что Корс, не сдержавшись, начинает хохотать. Он трясет головой, прижимая руки к груди и заливаясь смехом, а Ник сидит перед ним, сжавшись, и, как обычно, от расстройства чуть выпячивает и так пухлую нижнюю губу вперед, выражением своего лица, провоцируя у Корса новый приступ веселья и смеха. Ник смотрит на него укоризненно и с некоторой обидой от того, что Корс так откровенно потешается над ним.
И Корс сквозь смех умоляет его:
– Ник, Ник, милый, ну не дуйся, все хорошо! У тебя отлично получилось. Просто это было очень смешно!
Но Ник не поддерживает веселье Корса и продолжает надувать губы и кривить рот.
– Ну, улыбнись, улыбнись! – просит его Корс, и Ник растягивает губы в искусственной улыбке, больше похожей на оскал. Так скалится прирученный хищник, подчиняясь хозяину, но демонстрируя, что ему не нравится, когда тот его дразнит. И Ник, как зверь, чуть огрызаясь, «улыбается», показывая клыки, при этом всё же не смея ослушаться или укусить, и этим вызывает у Корса лишь очередной прилив, и через минуту лечение забыто, и Ник стонет под ним.
На следующее утро Корс возвращаясь к лечению, говорит:
– А сейчас, снова потренируем твои глаза.
Но Ник начинает баловаться и сам сводит глаза к кончику носа, или один глаз сводит к носу, а другой, наоборот, уводит подальше от переносицы, сильно в бок. Корс не понимает, как у него так ловко и смешно получается это делать, они оба смеются. И, несмотря на то, что Ник строит рожи и откровенно дурачится, он все равно остается невероятно обаятельным и милым, и Корс не в силах отругать его за сорванный урок, и они снова любят друг друга».