– Бели, хепсини анларым (Да, и понимаю каждое слово. – тур.), – ответил Степан тихо.

– О халде, кафир, шуны бил ки; Аллаху теала истедюгини багышлар, диледюгини кедере гарк эедер. Аллаху теала истедюгинюн ярдымына пейгамбери Мухаммед саллаллаху алыхи весселеми гёндерюр. Санчаги алтунда дурмак истеэни керим Аллах мюкафакландырур (Тогда ты должен понять, неверный. Аллах прощает, кого пожелает, и причиняет мучения, кому пожелает. Кому пожелает, Аллах воздаст за помощь его пророку Мухаммаду. И щедро отблагодарит того, кто решится встать под знамёна Аллаха. – тур.), – мюршид зачерпнул рукой незримую воду, извлекая из той воды незримую послушную рыбу, не умеющую покинуть его руку.

Чувствуя тяжёлую томность, Степан ощущал, как с перебоями, то застывая, то спеша, бьётся зябнущее его сердце.

– Кюнлер ве геджэлер бою халаыны дюшинюп эзиет чекмектесин амма бенюм сана вердюгюм хабер чок даха севинчли (День и ночь ты скорбишь и тешишь себя мыслями о своём освобождении, но весть, которую принёс я тебе, куда более радостна. – тур.), – сказал мюршид, указывая в грудь Степана тонким прямым смуглым пальцем. – Гёктеки капуларун араландугы, зинданларун айдынландугы, мелеклерин гёрюндюги, пейгамберлерин ве елчилерин гёзлеринин ачылдугы бир неджаттан бахседиерум! (Услышь же слово моё о таком освобождении, из-за которого разверзнутся небесные врата, и озарят светом темницу, и возликуют ангелы, и возрадуются очи пророков и посланников! – тур.) – он повысил голос, и комната стала тем голосом полна. – Аллаху теала инананлары дженнет бахчеси иле мюкафатландурур, дженнети ким истемез, кафирлер дахи, чюнки дженнет ебеди саадет юрдудур. Сен де саид олмак ве Аллахıн сени эсиргемесини истеме мисин? (Аллах вознаградит праведных райскими садами, ведь рай желанен всякому, даже неверному, ведь рай является обителью радостных! Хочешь ли ты радости себе, да смилостивится над тобой Аллах? – тур.)

Степан искал в себе нужные ответные слова.

– Бютюн джанлылар азап дегил саадет истер (Всякий живущий хочет радости, а не горя. – тур.), – сказал глухо.

– Сенин мюршидин оладжак ве сени хем ерде хем дахи гёкте куртараджак тарике гётюреджегим (Я буду твоим мюршидом, я наставлю тебя в твоей вере, которая спасёт тебя на земле и на небе. – тур.), – пообещал его собеседник, всё так же не меняя выражения бесстрастного лица.

Голос его словно бы опеленал Степана.

– Зиндандан чыкаджак ве гидеджексин. Герчек бир мюслюман оларак намазын кыладжаксын, Аллаха якараджаксын, ниче япылыр, сана ёгретеджегим. Рамазаны шерифте оруч тутаджаксын. Фырсат булдукча садака дагытаджаксын, бу саеде сана лазым геленден даха чогуна сахип оладжаксын. Сана хедие эдилен, башыны сокажагун о эвин бюнядына гайрет гетиребилюрсин… (Ты оставишь темницу и выйдешь прочь. Дабы оставаться истинным мусульманином, ты будешь выполнять намазы: молиться Аллаху, и я научу тебя, как. Ты будешь поститься в священный месяц Рамадан. Ты будешь при всякой возможности подавать милостыню, оттого, что будешь иметь куда больше, чем нужно тебе одному. Ты сможешь посвятить себя созиданию того дома, что приютил тебя и одарил тебя… – тур.) – мюршид снова вылепил руками призрачный, из удивительного стекла, шар, и держал его на кончиках пальцев. – …Веяхут кёле калырсын. Кёлелиги ми сечерсин? (…Либо ты можешь остаться рабом. Ты выбираешь рабство? – тур.)

Пальцы его были готовы отпустить тот шар, чтобы он разбился.

– Нет, – ответил Степан, выдохнув.

Мюршид сомкнул руки и переплёл пальцы, которые продолжали даже в переплетённом состоянии, шевелясь, струиться.