Отрок так и замер, войдя в просторную комнату. Обстановка ее ничуть не напоминала тюремную: кровать, письменный стол, стулья, пара кресел, тумбочки. В высокие окна лился лунный свет. Дверь за его спиной мягко закрылась.

Он не только не чувствовал себя в заключении – страх сменился уверенностью в своей безопасности. Ощущение было новым и словно бы даже хрустело или поскрипывало в груди, как любая новая вещь. Отрок прислушался – и точно, едва уловимый приятный хруст.

Под гнетом умиротворения он свалился на кровать. Спать не хотелось, однако глаза сами собой закрывались. Он подложил под голову руку – разноцветные колокольчики на шапочке издали тихий звон, такой же умиротворяющий, как и похрустывание внутри. Перед глазами возникла лужа с осенними листьями. Изображение имело расплывчатые, мягкие тона, тихо и ненавязчиво плескалось оно в воспоминаниях.

Отрок не верил в свою смерть: он твердо решил, что его вырубили в недавней заварушке и привезли сюда, пока он был без сознания.

– Моя шимната… – прошептал он. Стянул с головы шапочку с разноцветными колокольчиками и так и уснул, не выпуская ее из рук.

Он стоял перед приоткрытой дверью, не помня, как оказался здесь. Память являла собой жужжащий поток голосов и лиц, который пробивался сквозь его сознание, причиняя тупую боль. Ему не хотелось узнавать ни этих лиц, ни этих голосов.

Он толкнул дверь и шаг спустя уже был в ярко освещенном помещении. У стен – высокие стулья, длинная барная стойка, буфеты за ней сплошь заставлены красивыми бутылками с разноцветными жидкостями. За барной стойкой стоял ангел и сосредоточенно протирал бокалы.

– Добрый день, – произнес он, усаживаясь на высокий стул у стойки.

Не отрываясь от своего занятия, в ответ ангел лишь поднял на него глаза.

Тут он заметил, что руки у ангела были кривыми. Прямо воплощенная метафора. Он раньше такого и представить себе не мог, а тут на тебе, пожалуйста, – кривые руки.

– Ответь мне, – наконец проговорил ангел. – Что самое главное в жизни?

– Самое главное в жизни? – повторил он, растерянно глядя на криворукого ангела. – …Семья, любовь… – Неуверенные слова сыпались одно за другим. – Дерево посадить…

Криворукий ангел отрицательно покачал головой:

– Не верно. Попробуем иначе. Кто ты?

Он вконец смутился, уставившись в пустой бокал, который поставил перед ним ангел.

– Человек.

– Ну да. Кем ты был при жизни?

Жужжащий поток голосов и лиц вдруг приобрел отчетливые очертания, и он все вспомнил. Последние годы жизни его мучали затяжные депрессии, и теперь, глядя на уродца-ангела с кривыми руками, он чувствовал только раздражение:

– Можно обойтись без этих унизительных допросов? Я умер, неужели теперь мне придется перед кем-то отчитываться?

– Нет-нет, мы же просто беседуем! Ответь на мой вопрос, скоро поймешь, как это важно. Так кем ты был?

– Ну, при жизни я был врачом…

– Врачом? Людей лечил, что ли?

Он промолчал, посчитав вопрос ангела либо риторическим, либо издевательским.

– И как, удавалось?

Он вспомнил свою работу и содрогнулся. За истекшую жизнь медицина принесла ему лишь боль и разочарование. Радость от спасенных жизней была ничтожна, как и их количество. Он опять промолчал.

– Спрошу вновь, что самое главное в жизни?

– Да не знаю я! – Раздражение в нем нарастало.

Криворукий ангел взял бокал, стоящий перед человеком:

– Вот что. – Наполнив бокал какой-то яркой жидкостью, он торжественно подал тот человеку. – Выпей!

На дне бокала позвякивали кубики льда идеальной формы.

– Красиво! – оценил человек, не в силах оторвать глаз от этих кубиков. – Всегда любил… создавать…

Ангел смотрел на него пристально, ожидая продолжения, но человек замолчал.