Сейчас сидеть одному в пустой комнате было жутко грустно. Именно тут он чувствовал своё сиротство. Николенька ушёл в гости. Сергей с Митей были заняты своими делами, да и беспокоить их плохим настроением не хотелось. Тем более что недавно Сергей сказал: «Пора, Лёва, перестать нюниться, тебе уже четырнадцатый год бьёт, так будь самостоятельным человеком!»

«А может быть, мы неправы и зря заподозрили тётеньку Полину в том, что мы ей не нужны? И это просто наше воображение?» Он быстро оделся и пошёл к ней. Дворецкий, узнав его, беспрепятственно пропустил. Вой дя в гостиную, он увидел, что Полина Ильинична с большим увлечением переставляет в гостиной мебель.

– Нет, я же вам объясняю, – с долей раздражительности командовала она, – этот диван надо поставить в правый угол, чтобы я могла смотреть в окно!

Заметив вошедшего Льва, она бросила:

– Лёва, я сейчас занята, пройдите на половину Владимира Ивановича.

«Прав Митя, ей до наших забот нет никакого дела. Перестановка дивана её больше интересует, чем мы!» И, одевшись, он ушёл к себе.

За окнами завывал декабрьский ледяной ветер, стуча голыми ветками в окно. Однажды Лёва даже вздрогнул, подумав, что к ним в комнату хочет залезть кто-то чужой, но поняв, в чём дело, даже посмеялся над собой и о пустых страхах. Он вернулся в комнату и сел на диван. горничная Матрёна зашла в комнату, чтобы зажечь свечи, и, увидев пригорюнившегося отрока, приблизилась к нему, поинтересовалась:

– Лев Миколаевич, что это вы будто сам не свой или болит чего? – И, не дожидаясь ответа, произнесла: – Да, человеческую ласку на базаре не купишь! У Полины Ильинишны светская жисть. И зачем она сорвала вас сюда?

– Ей казалось, что нам здесь будет хорошо, – тихо проговорил отрок.

Она присела с ним рядом и, чуть приобняв его, сказала:

– Вы не грустите, Лев Миколаевич, скоро весна, а там с тётенькой Полиной поедете в свою Ясную.

– Да-да, Матрёна, хорошо бы!

– А сейчас старайтесь думать о чём-нибудь добром!

От её ободряющих слов исходило такое спокойствие, что ему захотелось рассказать ей о своих переживаниях, и в то же время он думал: «Поймёт ли она меня?» И тем не менее он был ей благодарен за то сочувствие, которое она проявила к нему.

– Ой, – воскликнула она, – мне же надо во всех комнатах свечи зажечь! – И исчезла так же быстро, как появилась.

– Дети мои, – произнесла в одну из встреч с братьями Толстыми тётенька Полина Ильинична, – сегодня я желаю вам подарить четырёх крепостных мальчиков, которые постоянно будут обслуживать вас и помогать вам.

– Это совершенно ни к чему, – серьёзно произнёс Митя. – Я и сам могу великолепно себя обслуживать. Не знаю, как вы, братья, а я отказываюсь от своего раба и даю ему свободу.

Николенька как старший брат дипломатично промолчал, только обаятельно улыбнулся. Сергей тоже ничего не сказал, но несколько саркастически посмотрел на Митю. Лёва же с восхищением смотрел на Митю, думая, что у него не хватило бы смелости отказаться от крепостного мальчика, тем более что, как выразилась тётенька, они же графы. Да и что об этом скажут и подумают окружающие? Полина Ильинична от поведения среднего брата была в шоке и потемнела лицом. И хотя Митя освободил Петю – так звали его крепостного мальчика, – троих братьев и сестру теперь каждое утро обслуживали крепостные. Лёве помогал Ванюша, с которым он быстро нашёл общий язык. Но больше всего ему импонировал помощник Николеньки Казимир. Его никто никогда не видал грустным или озабоченным. Любую работу он выполнял играючи. Утром у него всё было готово, и Николенька лишней минуты не задерживался, уходя на занятия в Казанский университет.