Камердинер Иван сообщил, что недавно заходил один из его приятелей и передал, что будет ждать его к вечеру в трактире у Каменного моста. Кучера хорошо знают этот трактир.

День был воскресный, и гуляющих оказалось немало. У дверей гостиницы стояли рысаки. Кучера наперебой предлагали прокатить с ветерком, но Лев решил прогуляться пешком. Поддавшись общему движению, он пошёл, что называется, куда глаза глядят. Спешащий парень задел его и не извинился, детский плач грудного ребёнка ввёл его в раздражение. Ещё больше возбудила его пьяная гонка двух всадников, которые проскакали посреди дороги. Дух противоречия проснулся в нём: «Зачем я сотни вёрст мчался сюда? Такой же город, с улицами и домами, как и в Москве, только улицы попрямее!» Хотел было повернуть назад, но, пересилив себя, направился дальше, вышел на Стрелку Васильевского острова и остановился. От увиденного буквально замер. Это было что-то удивительно прекрасное. Дома стояли в одну линию, создавая неповторимый городской ландшафт. Перед глазами открылся Зимний дворец. С другой стороны он увидел Биржу, которая была поставлена строго по оси Стрелки. Все сооружения на Стрелке связаны с Биржей, а ростральные колонны с пандусами, пристанями и лестницами являлись величественными морскими воротами в град Петров. Вдоль Невы прекрасно вписались в архитектуру набережной здание Кунсткамеры, Двенадцати коллегий, дворец Прасковьи Фёдоровны и Старый гостиный двор. Белоснежным ковром лежала величественная Нева.

Стоявший с отцом отрок, крутя головой во все стороны, вдруг с воодушевлением воскликнул:

– Грандизно! – И снова закричал, поворачиваясь во все стороны: – Грандизно!

Отец с улыбкой заметил:

– Не грандиозно, а grandiose, majestueux, ambitieux, что значит «грандиозно, величественно, масштабно…» Этот город совсем молодой, – продолжал он рассказывать сыну, – заложен Петром Первым в 1703 году.

– Он что, моложе дедушки? – вопросительно глядя на отца, спросил мальчик.

– Чуть постарше, – произнёс он, чуть замешкавшись и не ожидая такого вопроса от сына, и стал прикидывать в уме, сколько батюшке лет.

А в это время на Неве все увидели, как мчится кавалькада троек с гиканьем и свистом. Неожиданный выстрел вернул Льва в реальность.

– Папа, что это?

– Это, сын, адмиральский час! Ежедневно в Петропавловской крепости в двенадцать часов дня гремит выстрел, сообщая, что в столице наступил полдень, и рабочий люд приступает к дневной трапезе.

«Как этот отрок прав: грандиозно!» – с восторгом подумал Толстой. Отец с сыном ушли, а он всё стоял и любовался красотой дворцов и величественных зданий, а главное – той гармонией, которая вливалась в душу и от которой захватывало дух. Неслучайно в одном из писем к родным он напишет: «Я навеки остаюсь здесь, в Петербурге!»

Лев отправился к памятнику Петру Первому. Он вышел на Сенатскую площадь и увидел огромную глыбу, на которой был водружён памятник основателю Петербурга. «Кто ж такой валун приволок сюда? – подумал он. – А может, он здесь лежал со дня основания города?» Ему захотелось подойти ближе к памятнику, но решётка вокруг монумента не позволяла это сделать. И тем не менее он прочитал: «Петру Первому – Екатерина Вторая. Лета 1782».

Ему показалось, что конь, вставший на дыбы, сейчас перемахнёт Неву, и опять вспомнилось восклицание отрока: «Грандиозно».

Увидев лихача, он подозвал его и приказал ехать к трактиру, расположенному у Каменного моста. Приятели радостно встретили Льва и усадили его за стол.

Вечером он был в Мариинском театре, на балете «Эсмеральда» Цезаря Пуни. В главной партии танцевала несравненная Фанни Эльслер. Время пролетело незаметно, но Толстому было неловко, что в театре он был не в сильном восторге от балета и знаменитой танцовщицы. Хотелось уже оказаться в кровати.