Речной путь от Дмитрова на север до Белоозера засвидетельствован рядом известий. Во время нашествия Ахмата этим путем бежала великая княгиня Софья Фоминишна. Покинув Москву, она «поиде к Дмитрову и оттоле в судах к Белуозеру».[391] Той же дорогой позднее ездил в Кириллов—Белозерский монастырь Иван Грозный. Удобные речные пути являлись предпосылками для раннего проникновения владычества московских князей на дальний север. Поэтому еще в конце XIV в. появился «владычный городок» на Усть—Выми (при впадении Выми в Вычегду), сделавшийся резиденцией пермских епископов и оплотом московских князей на севере.

В житии первого пермского епископа, написанном Епифанием Премудрым, имеются замечательные строки о географии русских северных земель: «Река же единая по названию Вымь обходит всю землю Пермскую и впадает в Вычегду. Река же другая именем Вычегда вытекает из земли Пермской и шествует на север и своим устьем впадает в Двину, ниже града Устюга в 40 верстах. Река же третья, называемая Вятка, течет в другую сторону Перми и впадает в Каму; река же четвертая Кама. Эта река обходит и проходит через всю землю Пермскую. По Каме многие народы живут, а Кама стремится прямо на юг и своим устьем впадает в Волгу, поблизости от града, называемого Болгар. Незнаемо как из одной страны вытекают две реки, Вычегда и Кама; одна из них несет воды на полночь, другая же на полдень. Для каждого хотящего идти в Пермскую землю удобен путь от града Устюга рекою Вычегдою вверх».[392]

Вологда, Устюг и Усть—Вымь были основными базами по торговле Москвы с севером, откуда шли дорогие меха. В том же житии, из которого взято описание четырех северных рек, находим повествование о том, как пермичи украшали своих идолов дорогими мехами: тут были соболи, или куницы, или горностаи, или ласицы (хорьки), или бобры, или лисицы, или медведи, или рыси, или белки. Автор жития приписывает пермским кудесникам, сопротивлявшимся введению христианства, такие замечательные слова о значении меховой торговли для России того времени: нашею ловлею и ваши князья, бояре и вельможи обогащаются, в меха облачаются и ходят и величаются подолами своих одежд, гордясь перед народом… Не меха ли нашей ловли посылаются не только в Орду и доходят до самого царя, но и в Царьград, и в Немцы, и в Литву и в прочие грады и страны и в дальние народы.[393]

Кроме мехов, с севера доставлялись ловчие птицы. За печорскими соколами отправлялись ватаги во главе с атаманами. Ловцы охотничьих птиц, или «помыточники», как их позже называли, были освобождены от княжеских повинностей и находились под охраной великого князя. Иван Калита так и поясняет в своей грамоте, что эти люди ему нужны («занеже ми люди те надобны»). В грамоте перечислено около 20 имен печорских сокольников, ходивших на Печору во главе с неким Жилой. Все это русские имена и прозвища (Острога, Бориско, Савица и др.). Они не были подчинены старостам и, видимо, населяли в Москве особую слободку.[394]

С легкой руки И. Е. Забелина сложилось представление о большом значении новгородской торговли для Москвы. По словам Забелина, к Москве сходились торговые дороги «от Новгорода, через древнейший его Волок—Ламский, с Волги по рекам Шоше и Ламе на вершину реки Рузы, впадающей в Москву—реку. Здешний путь был короче, чем по руслу Волги, не говоря о том, что Москвою—рекою новгородцы должны были ходить и к рязанской Оке, и на Дон».[395]

Эта мысль И. Е. Забелина иной раз повторяется в статьях и докладах, хотя никаких свидетельств о раннем развитии московской торговли с Новгородом мы не имеем. Да это и понятно. Ведь Новгород торговал с ганзейскими городами в основном товарами, привозимыми из его волостей, а также с Двины и верхнего Поволжья, а Москва торговала теми же товарами с итальянскими республиками. Новгород и Москва направляли свои торговые усилия в разные стороны. Новгородская торговля ориентировалась на север, а московская – на юг. Новгород снабжал товарами немецкие ганзейские города, а участниками московских торговых оборотов были итальянские республики – Генуя и Венеция.