Я могу лишь качать головой, стараясь не обращать внимания на его слова, пока выхожу из ванной, пересекаю коридор, возвращаюсь в комнату и прислоняюсь спиной к двери.

Прикрыв глаза и улыбаясь, я раз за разом мысленно проигрываю наш разговор. Раш умеет дразнить и флиртовать, и у меня проблемы, раз уж я делаю такие выводы, поговорив с ним лишь дважды.

Последние несколько дней сильно ударили по моему эго и самооценке. Разве плохо, что благодаря Рашу я чувствую себя немного лучше? Неужели это еще хуже, чем то, что я работала без остановки несколько месяцев подряд и совсем не заботилась о себе?

Под заботой о себе я подразумеваю возможность получить то, что хочу. И черт меня дери, я хочу Раша.

У меня возникло ощущение, что и Раш не из тех, кто стал бы медлить. Он берет и требует, а если ты за ним не поспеваешь, переходит к новой цели.

В этом есть особый вызов, притяжение.

Почему меня так привлекают спортсмены? Сильные руки, мощные тела, надменность человека, который знает, что хорош в своем деле, преданность профессии… Для меня они словно криптонит.

– Господи, – шепчу я и заправляю прядь волос за ухо.

Раш может стать ужасной ошибкой. Ужасной, великолепной ошибкой, способной принести невероятное удовольствие. Это стало ясно после одного дня, но все веселье в том, что я уже знаю, что совершу эту ошибку.

И совсем об этом не жалею.

Я женщина, которая получает желаемое, ничего не стыдясь и не страшась… И я хочу Раша Маккензи.

В животе у меня урчит так громко, что этот звук заглушает стучащую в ушах кровь.

Веди себя как обычно, Раш. Медленно осмотри продукты, полистай журналы, как будто пустой желудок не проедает внутри тебя дыру. Не думай о печенье, которым набил карманы, или о банане, что спрятал за поясом штанов и прикрыл курткой.

Я снова чувствую головокружение. Оно настолько сильное и неумолимое, что я вынужден схватиться за край стеллажа, лишь бы не потерять сознание.

Прошло уже двадцать четыре часа (думаю так, хотя точно не помню) с тех пор, как я доел остатки протеинового батончика, которым поделился со мной товарищ по команде. После этого у меня было две трехчасовые тренировки, во время которых я делал все возможное, чтобы показать высокие навыки, которые от меня ожидали.

Те самые навыки, которые, я молюсь, избавят меня от этого кошмара.

Потому что я близок, так близок к тому, чтобы выиграть единственную стипендию, каждый год предлагаемую Ливерпульской академией.

Не просто стипендию, а шанс все изменить. Благодаря этому я не только окажусь на шаг ближе к тому, чтобы играть в Премьер-лиге, но и получу жилье и деньги на еду. Немного, но куда больше того, что есть у меня сейчас.

Тогда я смог бы перестать притворяться, что одна из квартир на Крестфолл-лейн принадлежит мне. Люди видят, как я направляюсь туда, но не замечают парня в футбольной форме, что заворачивает на расположенную позади аллею. Ни у кого не вызывает подозрений заброшенный почтовый ящик, в котором иногда оставляют письма для мистера Маккензи. Никто не догадывается, что это я повесил замок на маленький сарайчик за домом. Что я нашел место, чтобы спрятаться от дождя. В сарае стоит раковина, в которой я могу умыться и постирать одежду.

Благодаря этому я способен притворяться обычным подростком в городке Кебри: ходить в школу, проводить каждую свободную минуту на поле и втайне ото всех выпивать пинту пива.

Но мне необходимо это делать. Только так мои мечты смогут осуществиться. Только так у меня появится шанс.

Либо играть в профессиональный футбол… либо ничего.

Никому не было дела до того, что Моди Маккензи умерла от рака. Еще меньше всех интересовало, что стало с ее пятнадцатилетним сыном.