– И ты снова пялишься, – замечает Джонни.

– Разве можно меня винить? – смеюсь я. – Господи, только посмотри на него. Он же само совершенство.

– Если тебе по вкусу мрачные негодяи, чье место хотел бы занять любой другой футболист и в чьи трусы мечтает залезть каждая женщина.

– В общих чертах, – пожимаю я плечами и смеюсь, как будто это само собой разумеется.

– Как я уже сказал, Лен, ты ему не нужна.

– И что это, черт возьми, значит? – интересуюсь я, радостная, что мы сменили тему и снова можем придать беседе игривый тон.

– А то, что прямо сейчас он, похоже, должен найти опору… остепениться. Ты же не любишь привязываться, предпочитаешь веселиться, а веселье Раша тут же привлечет внимание прессы. Ты умеешь быть бунтаркой, а он свое отбунтовал, раз оказался здесь. Черт, да бунт – его второе имя. – Джонни загибает пальцы по мере того, как перечисляет каждый пункт. – И ты никогда не стесняешься делать то, чего делать не следует.

– Что мне следует сделать – так это заняться им, – мурлычу я, когда Раш закидывает руки за голову, отчего спортивные штаны сползают еще ниже.

– Господи, Леннокс, ты что, серьезно?

Я лишь пожимаю плечами и улыбаюсь, как кошка, которая только что слопала канарейку.

– Ты не можешь винить меня за честность.

– Что значит, это твоя уборная? – спрашиваю я и чувствую себя нелепо, смотря на Раша, который все в тех же низко сидящих на бедрах штанах опирается одной рукой о дверной проем. Он пахнет мылом, цитрусами и грехом… Неужели необходимо пахнуть настолько соблазнительно?

– Нет, я сказал, что мне нужно в уборную. А это ванная, и она моя. Я пользовался ею с того момента, как приехал. Все, что ты сложила в ящик, – указывает он свободной рукой на туалетные принадлежности, которые я только что убрала, – принадлежит мне.

Что-то в том, что он стоит здесь – может, я хочу, чтобы он заметил меня после того, как весь вечер был замкнут, – заставляет меня подшучивать над ним, спорить, делать что угодно, лишь бы ослабить сексуальное напряжение, возникшее между нами.

– И к чему ты клонишь? – мило улыбаюсь я своему отражению в зеркале и плотнее запахиваю халат.

– В этом доме полно других ванных комнат, – замечает Раш.

– Прекрасно, тогда ты без труда найдешь ту, что тебе подходит. В этой идеальное освещение, чтобы наносить макияж, – объясняю я, а после, скрестив руки на груди, поворачиваюсь к Рашу лицом. Даже сейчас я поражена его видом – линией подбородка, полнотой губ и густыми ресницами, обрамляющими кристально-зеленые глаза. Он восхитителен в самом мужественном смысле этого слова.

– Жаль, что тебе придется обойтись без этого, ведь эта ванная мне идеально подходит, – возвращает он мне точно такую же кошачью улыбку. – Я первым ее занял.

Раз уж он решил пойти таким путем…

– Попу поднял, место потерял.

– Серьезно? – смеется он и проводит ладонью по волосам, чтобы убрать их с лица. – Да ты нечто.

– Мне такое уже говорили, – смотрю я на Раша, наклонив голову. Воцарившееся молчание так и побуждает меня задать вопрос, который совсем не соответствует игривому тону нашей беседы. – Почему ты приехал сюда?

– К Джонни? – Меня не удивляет то, что он заменяет вопрос на более удобный. – Похоже, по той же причине, что и ты. Мне нужно было место, где меня не станут судить, а Джонни как раз из таких людей. А прекрасный вид и бассейн стали приятным дополнением.

Я, удивленная и впечатленная правдивостью его ответа, лишь киваю. В мыслях всплывает разговор с Джонни.

И все же, разве мой рассказ о том, что Раш натворил, не побуждает тебя перестать строить глазки?

Нет.

На самом деле в этом даже есть особая привлекательность. Желать того, от кого любой советует держаться подальше. Как и любой бунт, этот – заманчивый и волнующий.