– И-и-и?.. – нетерпеливо поддразнил Ханк и в разные стороны поводил хмельным кротким носом.

– Нужно, наверное, нам спешить?

– Точно-точно! Время-то уже затемно! Как же это мы так засиделись? За мной, братья, пройдём через тот проулок, – предложил всё тот же Ханк и, не заинтересовавшись мнением остальных, напрямик понёсся через улицу, будто намеренно сталкиваясь с прохожими людьми и сам же ругая их за это. Остальные подтянулись за ним, хотя путеводительная миссия Ханка была совершенно бесполезной, так как каждый в этом городке знал все узкие улочки и проходы вплоть до мелочей.

Скоро близился вечер, а казалось, что четверо парней несколько минут назад только вошли в трактир. Но такова зима – не успеешь оглянуться, бац, и уже ночь – блеклая, лунная, шипящая от мороза, невероятная, бдительная и такая невинная, ещё нетронутая леденящими порывистыми ветрами зимняя ночь. Она медленно, но верно захватывала всю земную поверхность Хехингена, укрывая его тёплым непроглядным полотном и создавая иллюзию невероятно доброго и тёплого вечера, однако всё было совершенно не так. Жителям городка и близлежащим деревням грозил лютый вероломный мороз, какой давным-давно не встречался по всей территории Священной империи. И как не вовремя он совпал с предшествующим захоронением Франца, но, впрочем, именно из-за этой погодной надвигающейся напасти похороны решили назначить раньше, чтобы удобнее было вскапывать землю.

– Как долго до дома фермера? – ёмко спросил Адалард, почёсывая свою непропорциональную голову, давно покрасневшую от свистящего ветра, который мигом выдул из него весь хмель. Лишь на картошечном носу великана и на его оттопыренных ушах по сию пору виднелись посинения от большого количества выпивки.

– Недолго, вон он уже виднеется, даже отсюда виднеется, – указал своим дрожащим пальцем Ханк на загоревшиеся дальние огоньки в двухэтажном массивном доме, каменно-зелёном, слегка розоватом при отражении от поднимающихся звёзд и света, отражающегося от алой крыши.

Дом стоял в одиночестве, то бишь он был отдалённым от всего остального городка, окружённый всего лишь тремя деревцами и просторным полем для сбора обильного урожая. Где-то совершенно далеко за домом, на краю поля стояли маленькие мельницы, которые в основном служили пристанищем для той части крестьян, работающих в поле или в лесостепях. Подле него выстроилось небольшое столпотворение зевак, рабочих, близких друзей и родственников погибшего Франца и его скорбящего отца. Все они явно были в печали и даже не сразу заметили столь шумную пьяную четвёрку. Лишь когда те подошли ближе к крыльцу, вплотную, послышался грубый, но негромкий спокойный голос крупного мужчины, вышедшего в направлении нерасторопной компании:

– Вы кто такие?

– Мы? Мы работали вместе с Францем… – в той же манере ответил Ганс.

– Поздравляю, больше не будете! – тут же загнусавил фермер обоих и без капли стеснения громко шмыгнул краем крупного носа. Он сидел за огромной толпой внутри образованного случайностью полукруга, он не видел спорящих, однако ему было всё равно на их присутствие. Фермер не повернул на них своего манерного взгляда и всё смотрел на чёрный полуоткрытый лакированный гроб, из которого виднелась уцелевшая обескровленная, бледная часть головы сына. Она была ужасно искажена, а в мёртвом взгляде Франца виднелся первобытный ужас и страх, однако старый фермер, словно ополоумевший, всё время повторял одно и то же:

– Он невероятно спокоен… Как же он спокоен, я верю в это. Он спит… спит сладким, крепким сном. Но… что он почувствовал перед этим спокойствием? Что он чувствовал? А?!