Сама лаборатория размещалась в обычном деревенском доме, который, до этого использовали в качестве конспиративной квартиры тунеядцы. Тунеядцы были подставные, специально выделенные белорусскими властями, для контактов с представителями союзного государства. С официальными властями, представители «Росскосмоса» сотрудничали не очень охотно, поскольку те отказывались осваивать космические деньги, по традиционным российским схемам. Схемы эти сводились к тому, что давайте все поделим, а вы нас прикроете. Но то ли делить собирались очень неравномерно, то ли белорусом не хотелось переходить на сухари, но подвижек в этом направлении не было. Поэтому с официальными властями, отношения, у «Росскосмоса», стали натянутыми, с самого начала. Для того чтобы как-то ввести российских космических генералов в курс дела, майором Злыдником была сформирована ячейка тунеядцев, которая информирования союзников, об особенностях новой постэволюционной действительности в сельской глубинке. После завершения операции, по подъему «Ласточки», ячейка была расформирована, а поскольку, в ходе проведения оперативных мероприятий дом, где обретались тунеядцы, числился у сельчан, как «логово», он таковым и именовался до этих пор. Когда туда переехал Ломако, его официально переименовали в лабораторию, но название это прижилось не очень. Можно сказать, что оно, даже, за год, не прижилось окончательно. В разговорах с Иваном Семеновичем, сельчане называли его хату «лабораторией», но, между собой, по прежнему именовали «логовом». Тем более что в периоды продолжительных запоев, лаборатория и, одновременно, жилье Ломако, в таковое, и превращалось.

На первых порах, в конце прошлого года, когда последний состав спасательной экспедиции «Росскосмоса», покинул железнодорожный разъезд, под Погорельцами, Ломако испытывая, на старые дрожжи, приступы трудового энтузиазма, наведывался в российское посольство, чтобы обозначить, там, свое присутствие и дать знать, что работа, под его руководством, кипит. Продолжалось это, до тех пор, пока сотрудник миссии, Качинский, получивший, за успешную операцию, по спасению космического челнока «Ласточка», подполковника, не намекнул ответственному руководителю, что его действия идут вразрез, с настроениями руководства.

– Тебе, что, Калабалин сказал? Помнишь? – Спросил Качинский. – Ну – вот! Сиди, тихо и не маячь. Чем скорее, про эту твою лабораторию забудут, тем – лучше. Чего ты носишься туда-сюда? Тебе, что денег не хватает? Прибавки хочешь? Будет тебе прибавка. Только остынь. Сиди, на месте, и на лезь на глаза.

Ломако, совету старшего товарища, внял и засел в Молочаевке. Зарплату, ему и в самом деле повысили. Плюс ко всему, стали выделять деньги на загадочную «амортизацию», которые, тоже шли Ивану Семеновичу, в карман.

На селе, Ломако прижился. Он стал чутко реагировать на реакции соседей. Когда те начинали осуждающе хмуриться, по поводу длительности его запоя, останавливался и начинал совершать оздоровительные прогулки в окрестностях. Иногда он, даже, помогал односельчанам, в их нелегком труде; подходил к работающим и вел умные беседы, на самые разнообразные темы. Подкован Ломако был разносторонне, разбирался во всех сферах и мог болтать часами, скрашивая трудовую деятельность белорусов, разными интересными фактами и поучительными историями, из жизни видных политических и исторических деятелей.

Прошлой осенью, после того, как бывший Дом Быта был переоборудован под офисное здание, где разместились торговые представители, со всех концов света, Ломако почуял, что пахнет хорошими деньгами и начал искать варианты, как присосаться к этим денежным потокам. Заметив его мятежное состояние, участковый Марченко, открытым текстом заявил научному руководителю, что, в случае, попытки последнего переступить закон, ему придется начхать, в его сторону.