– Запрещенный прием – за глаза обвинять отца в откровенности с инспекторшей! Ты- то сам, кому первому рассказал о фотографиях своей девочки? Маме и папе? Или директору?!

– Но меня резко спросили! Я не мог не ответить!

– А его «резко» обвинили в том, что его сын ославил хорошую девочку на весь это ваш Интернет… или, как ее… Сеть!

– И потому отец сразу согласился с тем, что я способен на такую подлую подставу?!

– Да не согласился он! Он тебе, дураку, давал понять, не бойся, дескать, что бы ты ни сделал, я от тебя никогда не отступлюсь! Ну, почему ты не хочешь поговорить с отцом?! Я, например, уверена, что инспекторша узнала обо всем от кого- то другого.

– Тебе отец об этом сказал?

– Он ни с кем, кроме тебя, говорить не хочет. Но я же знаю Алексея со школы. Между прочим, в твоем возрасте, я была в него влюблена. Целых две четверти. У него прическа была, как у Битлов и рост… Но главное, Лешка был, как тебе сказать, надежный.

– Вот! – сказал Жека злорадно. – Ты веришь своему школьному товарищу безо всяких объяснений! А он сразу же допустил, что я могу быть подонком, хотя тоже знает меня с первого класса. Это настоящая подстава. Потому что я ему никогда не врал. Ну, если только по мелочи. Сосиски в карман маминой шубы прятал, а говорил, что съел. И еще что- то вроде этого. Так может он так плотно меня опекал просто из страха, что в моей ДЭ- ЭН- КА сидит какой- нибудь не такой ген? Ну, чтобы пресечь это на корню. И, как видишь, не напрасно: инспекторша обнаружила во мне ген подлости!

Регина слушала с Женьку с каменным лицом и твердила про себя: «Это только ребенок! Это просто обиженный мальчишка! Надо молчать! Нет, не могу больше слушать! Так и треснула бы его, чтобы пришел в себя! Но что- то же надо сказать! Господи, как отец Михаил учил: «…просто, правильно, разумно… чтобы никого не осудить и всем принести пользу…» Нет! «Содействовать ко благу…». Не память, а дырка от бублика! Вот возьму и заору не по христиански: «Щас как дам больно!».

Но, когда Женька, наконец, замолчал, произнесла вовсе не это:

– Жека, – сказала она томно, – ты же знаешь, что я натуральная блондинка. Эти твои гены и то, что ты на три буквы называл вроде «Кода Да Винчи», – до моего сознания все равно не доходит. И, вообще, мне пора маску питательную делать и спать укладываться. Тут еще прыщ какой- то под глазом наметился. Такой неухоженной мордой я завтра всех клиенток распугаю. А между прочим, на моей репутации весь наш салон держится. Выпусти пар и идем ужинать.

Женька, распаленный своими откровениями, от неожиданности широко раскрыл глаза, потом хмыкнул и покачал головой. Точь- в- точь, как это обычно делал Нелинов, если Регина в середине разговора неожиданной репликой обнаруживала, что мысли ее уже далеки от предмета обсуждения. Рина отметила это сходство и похвалила себя за находчивость.

Спать оба легли в одно время, но долго не засыпали. Регина спокойно лежала, стараясь не поворачивать голову на небольшой ортопедической подушке. Женька весь извертелся на коротком диванчике, не столько от неудобной позы, сколько от неприятных мыслей. И Крюкова пожалела, что не нашла способа впихнуть в него какое- нибудь успокоительное. Сама она вытрясла в фужер для шампанского пол флакона валокордина, но это не помогало. И она начинала думать, что первая фаза сна застанет ее на рабочем месте. Но, когда старинные настенные часы пробили два раза, оба уже спали.

Регина лежала на спине, как жертвенные японки, не позволяющие исказить свои черты ни улыбкой, ни гримасой горя даже под покровом ночи. И лицо ее, днем такое подвижное и полное очаровательного лукавства, вдруг стало маской печали и усталости, которая накапливается в одиноких женщинах, когда им уже за сорок.