Удалившись со света, ныряю в тень, отбрасываемую каменной церквушкой, и с тревогой в душе ступаю по асфальтированной дорожке, которая змейкой бежит к входу. Делаю глубокий вдох, пытаясь унять дрожь.

Бронте, возьми себя в руки. Соберись. Я останавливаюсь посреди дорожки, закрываю глаза и пытаюсь вернуть свое самообладание.

– Добрый день! – до меня вдруг доносится жизнерадостный голос. Я оглядываюсь и вижу церковного помощника, который застыл в ожидании у входа со стопкой простыней в руках.

– Добрый, – поспешно откликаюсь я.

– Жених или невеста? – весело спрашивает он.

– Фотограф, – отвечаю, и он расплывается в улыбке.

– Прекрасно.

Заставляю себя улыбнуться ему в ответ, проходя мимо в церковь. Я долгие-долгие годы не заходила в храм – Полли и Грант бракосочетались в загсе. Делаю мелкие, резкие вдохи: воздух здесь холодный и сырой. От затхлого запаха я чувствую головокружение. Почему церкви пахнут так одинаково, даже если их разделяют целые океаны?

Ничего страшного. Все хорошо. Я озираюсь по сторонам. В церкви просторно и веет прохладой; здесь серый каменный пол, стены из кремового известняка и огромные сводчатые витражи.

На скамьях со спинкой уже расположился примерно десяток гостей, время от времени тихо переговаривающихся друг с другом. Здесь царит благоговейная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными голосами.

Мой отец частенько приговаривал, что церкви походят на библиотеки. Но он ошибался. Ничего подобного. Как раз в библиотеках мне бывать нравится.

Рейчел уже встречалась с приходским священником, но мне она сказала, чтобы я сама представилась. Меня окатывает волной облегчения, когда я вижу перед собой женщину. Она радушно приветствует меня.

– Я буду держаться в сторонке, – немного успокоившись, обещаю ей. – Не помешаю вам.

Рейчел говорила, что священники в целом относятся к ней благосклонно, потому что она снимает без вспышки, не срывает церемонию и не бегает, как безумная, по всей церкви. Нас ведь двое – благодаря этому она может стоять у кафедры проповедника, не сходя с места.

Под грузом ответственности, который лег на мои плечи, мне становится легче сконцентрироваться. Я сумею это сделать. Сумею.

Жених еще не пришел, так что я фотографирую разные мелочи. Сначала кажется, что затвор фотоаппарата закрывается слишком громко, и я вздрагиваю при каждом щелчке, но после нескольких снимков я привыкаю к звуку. Я запечатлела несколько превосходно составленных букетов из белых нарциссов, гиацинтов и ярко-зеленой калины, которые свисают с краев церковных скамеек, раскрывая всю свою прелесть в лучах солнца, струящихся сквозь витражи. Пересилив себя, иду к алтарю и несколько раз пытаюсь захватить в объектив как можно больше цветов, а также сверкающие серебристые подсвечники, расставленные на престоле. Сердце стучит где-то в горле, когда я несколько раз поспешно щелкаю затвором, снимая орган, его блестящие позолоченные трубы и до боли знакомые мануалы с черными и кремовыми клавишами. Когда появляется жених, я отступаю от алтаря по направлению к нефу, выдыхая воздух, только сейчас догадавшись, что стояла, задержав дыхание.

Майку около двадцати пяти лет, как Сьюзи и Марии. Он высокий, статный. У Майка короткие темные волосы. Мария сказала, что Сьюзи и Майк познакомились в университете, и на следующей неделе они отправляются в путешествие на целый год. Эта свадьба – по сути, их прощальная вечеринка, и в течение следующих двенадцати месяцев наши фотографии будут служить им мощнейшим напоминанием о доме. Они имеют даже большее значение, чем нам кажется.

Мое внимание концентрируется на Майке, и я фотографирую его вместе с матерью в ту секунду, когда она целует его в щеку и со смехом стирает след от помады. Я скромно подхожу, представляюсь и желаю ему удачи.