– Отчасти. Кто-то всегда ел ложками, а кто-то ни разу в жизни не пробовал, – ответил Стас, доедая бутерброд.

– Ты выглядишь уставшим, – заметила она.

– Последний месяц был трудным. Но сейчас всё вроде наладилось. Давай съездим на Рождество в Цюрих. Я возьму служебный автомобиль. По дороге остановимся у Боденского озера, погуляем, – предложил он.

– Согласна! Ты уверен, что тебя отпустят?

– Надеюсь. Попробую договориться с Москвой. До нового года трибунал заседать не планирует, все подсудимые останутся сидеть в камерах и гулять во дворе тюрьмы, поэтому транспортировки не предвидится. Думаю, что с этим справится мой заместитель, он толковый парень. А тебя отпустят? Твои подопечные ведь могут захворать?

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет в Дунае, – ответила она венгерской поговоркой.

На небольшую сцену вышел одноногий аккордеонист на костылях. Сел на стул и, положив их рядом с собой на пол, начал наигрывать баварские мелодии. Зал сразу же наполнился прекрасными звуками, и казалось, что стало уютнее и теплее. Это был ещё юноша лет двадцати, очень красивый, белокурый и голубоглазый, в сером военном мундире со срезанными погонами и нашивками. Скорее всего, играя в ресторане, он зарабатывал себе на хлеб, а другой одежды, кроме этого мундира, не имел.

Стас задумчиво смотрел на искалеченного немецкого юношу-музыканта и пытался найти для себя рациональное объяснение тому, ради чего сильные мира сего убили и изувечили миллионы ни в чём не повинных людей. Никакого логического оправдания этому не находилось. Последний месяц он каждый день общался с виновниками этой страшной трагедии, сидевшими у него в тюремных камерах, и слышал от них какой-то нездоровый бред. Притом, что психиатры всех их признали вменяемыми, да и на процессе они выступали вроде бы адекватно. Изворачивались, прижатые к стенке неоспоримыми фактами и свидетельствами, да пытались свалить вину либо на начальство, либо на исполнителей.

Нагло и вызывающе вели себя только трое – Гитлер, Гиммлер и Геринг, но эти были фанатиками. Удивительным же казалось другое – как маленькая кучка смогла подчинить себе большую страну и ввергнуть мир в кровопролитнейшую войну. Как им удалось разбудить в людях самые низменные животные инстинкты и возвести их в ранг государственной политики. Видимо, человек настолько же слаб, насколько и велик. Стоит лишь слегка подтолкнуть его, и он быстро теряет человеческий облик, превращаясь в омерзительное животное. Стас оторвался от своих мыслей и, посмотрев на Илону, предложил:

– Давай потанцуем! Я попрошу аккордеониста что-нибудь сыграть.

– Давай! – согласилась Илона.

Он встал из-за столика и, подойдя к юноше, спросил:

– Können Sie für uns einen Walzer spielen?5

– Ich kann «Geschichten aus dem Wienerwald» spielen. Wenn Sie nichts dagegen haben?6 – ответил юноша очень приятным голосом.

– Sie spielen sehr schön und ich mag die Musik von Johann Strauss7, – согласился Стас.

Парнишка пробежал своими длинными тонкими пальцами по клавишам, и зал наполнился музыкой Штрауса. Стас, подойдя к Илоне, пригласил её на танец. Они вышли на середину зала и закружились в вихре быстрого вальса. Его, как и всех участников проекта, специально учили танцевать, однако она танцевала тоже отлично. Где Илона так научилась, он никогда не спрашивал.

– Трааа! Ля-ля! Ля-ля!.. Там-там! Трааа! Ля-ля! Ля-ля! Там-там! – неслась по залу мелодия вальса.

Немногочисленные посетители сразу же повернулись и с восхищением смотрели в центр зала, где Стас с Илоной кружили под звуки прекрасной музыки Штрауса. Это выглядело так красиво и в то же время казалось нереальным. Здесь, в сердце Баварии, накануне Рождества 1944 года, в ресторане под аккомпанемент бывшего немецкого солдата-калеки великолепно танцевали симпатичный стройный советский генерал госбезопасности с очаровательной венгерской женщиной-врачом. В этом присутствовал скрытый символизм, знаменующий собой новый этап послевоенной жизни европейского общества.