Галя и её муж Павел были профессорами того же МЭИ, где училась Оля. По большому счёту – очень славные люди, романтики, туристы. Но дом их меня удручал. С одной стороны – импортная мебель, большая библиотека, хрусталь, ковры, натуральные шубы. А с другой – залежи мешков и коробок, набитых лоскутками, трикотажем всех размеров, обувью про запас – всем, что покупалось в уценёнках и на распродажах. К моей учёбе на ВЛК Шмелёвы относились насмешливо.
– Таня, зачем ты занимаешься ерундой? Ну какой ты поэт? Вот Рождественский – поэт, и Евтушенко с Вознесенским!.. Их знает вся страна, книжек не достать. А тут поэт с Висожар!
Но я и на это не обижалась, лишь посмеивалась. Александр Петрович Межиров меня бы защитил, он думал по-другому. В тот памятный март я заняла у Гали пятьдесят рублей. Она дала без выкаблучивания и разрешила долг не возвращать.
Ещё одни родственники жили на Тёплом Стане. Это родная сестра Василия, Оля, с мужем Николаем и дочкой Настей. До этого Николай служил в Туркмении, на границе. Ему дали направление на учёбу в Москву. Они приехали недавно, сразу же отыскали меня в общежитии Литинститута. Я своим глазам не поверила, увидев их в дверях моей комнаты. С тех пор чуть ли не каждые выходные гостила у Васильевых. Они делили прекрасную двухкомнатную квартиру с друзьями Завгородними. Когда я приезжала, радовались все, накрывали общий стол.
В один из Васиных приездов в Москву мы отправились на Тёплый Стан. Вошли. Максимка, сын Завогородних, внимательно осмотрел Макеева и спросил:
– Дедушка, ты кто?
– Вася, – ответил Василий. И добавил в шутку: – Дедушка Вася.
Ребёнок чинно прошествовал к своим дверям и объявил:
– Таня приехала с дедушкой Васей.
Ездить к Васильевым любила и Мзия. Они очень привязались друг к другу, часто вспоминали Аджарию, где Николай начинал погранслужбу. Пусть Аджария и не совсем Грузия, но грузинке Мзии было дорого возвращаться мыслями в родные края. По тёплой погоде шли в недалёкую рощицу жарить шашлыки, Коля заранее предупреждал:
– Мзию привози!
…Купив Василию новый спортивный костюм, «Обязательно шерстяной!» – как он просил, я засобиралась в Волгоград. Обняла Нину Аверьяновну.
– Прикройте меня ради бога, я денёк-другой прихвачу к выходным. У Васи день рождения.
– А если Сорокин узнает?
– Ну, придумайте что-нибудь! Скажите, что выступаю в Клязьме или Мытищах. Да он же не каждый день здесь бывает, может, пронесёт?
– Нет, Татьяна, врать я не буду. Доносить не пойду, но и врать не буду.
Я метнулась в Домодедово, прихватив заранее собранную сумку. Василий ждал дома, ничего не закупив к столу, не прибравшись в квартире. Стало досадно и горько, когда он сообщил, что пригласил ребят на завтра. Давай, Танюшка, засучивай рукава!
Стол накрыла из того, что привезла, подкупив картошки, выпивки и овощей. Каково же было моё изумление, когда припожаловали гости – почти сплошь незнакомцы: художники и художницы, журналисты из Средней Ахтубы, Рубен Карапетян с Володей Мызиковым. А вечером, когда народ стал разъезжаться, пришла телеграмма: «Срочно возвращайся. Тебя отчисляют. Мзия».
– Да это они пугают! Не отчислят! – принялся успокаивать меня пофигист Василий.
Такого варианта я тоже не исключала, но плюнуть на ситуацию не могла. Упрекать его в чём-то не имело смысла. Он уже спал, а я перемывала посуду, собирала в кучки оставшуюся еду, стирала его заношенное бельё. Сказала себе: «Отчислят – ну и пусть! Лишь бы он был со мной!»
Наутро поехала в Волгоград. Тянуть Василия в аэропорт посчитала неразумным. Пусть догуливает на родной территории! Мы не плакали, расставаясь. Поцеловались, махнули друг другу на прощание. Вечером я была уже в Москве. Мзия покормила меня, уложила в своей комнате, рассказала, как ярился Сорокин: