– Как у вас тут пыльно, Марианна, доченька, вам бы нужно тут убраться.

– Мам.

– Вся эта пыль, дым. Ты же этим дышишь.

– Ты по делу?

– Ты не рада мне? – прозвучали холодные нотки. Мама умела надавить на жалость. Только ближе к семнадцати Марианна смогла понять, как именно мама играет на ее чувстве вины. Понять, конечно, поняла, вот только противостоять ей было просто невозможно.

– Рада. – Девушка плюхнулась в кресло и указала на гору документов. – Просто много работы, которую никто не сделает за меня.

– Почему не возьмете четвертого в кабинет? У вас вон и стол есть.

Патрисия отодвинула кресло и собиралась усесться, как вдруг ее оборвал голос Мари.

– Не сюда!

– Да я просто посижу.

– Не. Сюда. Пожалуйста.

– Да что за муха тебя укусила, дочка?

– Мама, пожалуйста, поставь все как было и сядь на любой другой стул. Этот не трогай.

– Я не хотела тебя обидеть…

– Просто сделай, как я прошу. И скандала не будет.

– Это его место, да? Того мальчика.

Мари кивнула. Слезы сами подступили к глазам, она пару раз шмыгнула носом, как в детстве, чтобы не расплакаться. Вот как мамы так легко и походя умудряются делать больно. И сами ведь того не замечают. Все, что касалось Кенни, было для нее под запретом. Мари старательно о нем не думала, а вот теперь… мама потревожила ее алтарь.

Трудно жить, когда твой мозг с дефектом и не может ничего забыть.

Первого мая, когда его хоронили, она впервые в жизни напилась. Даже не так – натурально нажралась. Надеялась, что забудет заплаканное лицо госпожи Оберин, превратившееся в каменную маску. Эта маленькая сгорбленная женщина не проронила ни слова и промолчала всю церемонию прощания с сыном.

Через месяц она повесится.

Тело найдут на четвертый день соседи, когда запах дойдет до них.

Но тогда, первого мая, Мари хотела допиться до органического поражения мозга. Она выбрала самый дешевый и грязный бар в районе. Именно оттуда каждую пятницу к ним в КПЗ привозили самых «теплых» гостей на постой. Д'Алтон завалилась туда и принялась заливать бельма в одиночку. Она выдула три своих обычные нормы, проблевалась в самом грязном сортире, который только видела, вышла и догналась еще двумя своими «я все, девчонки».

Забвения даже не намечалось. А вот приключений захотелось сильнее обычного. Захотелось снять какого-то «счастливчика», вот только проклятые швы на животе еще не сняли, как и полный половой запрет. До его снятия было еще два месяца.

Заигрывать с мужчинами это, правда, Мари не мешало.

В конце вечера она даже почти ответила взаимностью на ухаживания какого-то парня, но то слишком настойчиво пытался затащить ее в свой номер.

Лысый тип так часто повторял про номера, что нервы у д’Алтон просто сдали. Тремя ударами его головой о барную стойку она избавила этого хмыря от целой надбровной дуги, верхнего золотого клыка и кратковременной памяти.

Приехавшая полиция собиралась вязать ее «тепленькой», но кто-то из офицеров – цепкий и внимательный – опознал в побитом ею мужчине разыскиваемого сутенера. Пьетро Вулл или как-то так. Марианне было наплевать на его имя, так что она не очень внимательно слушала.

Искали господина Вулла начали семь лет назад, сразу после того, как он спалил одной своей девочке кислотой все лицо. Красотка собиралась завязать, уйти из бизнеса или найти себе «папика» – черт его знает, что она придумала. Так или иначе, но Пьетро должен был забыть о деньгах, которые она приносила. А на такое он точно не был согласен.

Взять быстро эту скотину не получилось, а вот теперь, благодаря везению Марианны, смогли.

Урод явно думал, что срок давности по его делу вышел. Вернулся. Вот только он не узнал, что бедняжка умерла в больнице и дело переквалифицировали в «убийство с отягчающими». А оно бессрочное. Следующее утро Мари встретила с похмельем и своим угрюмым лицом на фото под заголовком Стальная Роза не сбавляет темп – молодая перспективная полицейская задерживает опасного преступника сразу после похорон коллеги».