Фэнцзю вновь затихла. Похоже, белые лотосы пробуждали в ней особые воспоминания.

Наконец она выдохнула:

– Говорят, в пруду Белых лотосов каждый лотос – это отражение человеческого сердца. Пусть у нас не так много знакомых смертных, как думаешь, Ми Гу, достоин ли такой человек, как Цинти, иметь здесь собственный белый лотос?

Затем, будто в раздумьях, протянула:

– А если да, то как бы он выглядел?

Еще один вздох.

– Такой человек, как он…

Фэнцзю отпила чая.

Дун Хуа тоже отхлебнул из своей чашки. Ми Гу он смутно помнил. Кажется, так звали стража земель Цинцю, сопровождавшего Фэнцзю. Похоже, она приняла его за него. Однако кто такой Цинти, он не знал.

В пруду отражались деревья. Фэнцзю глядела на воду, и голос ее звучал невнятно:

– Полмесяца назад принц Западного моря Су Мое пригласил моего четвертого дядюшку выпить. Я пошла с ним. По дороге мы пролетали над миром смертных. – Она на миг замолчала и продолжила: – Оказывается, династия Цзинь давно уничтожена. Она пала спустя семь лет после смерти Цинти. Честно говоря, я всегда знала, что та страна не продержится долго.

Фэнцзю вздохнула и повернулась, чтобы подлить себе чая.

– Как же там называется этот новый сорт чая Су Мое? – пробормотала она себе под нос. – Вспомнила! «Изумрудные спирали весны». На вкус и впрямь неплохо. Как вернемся, найди мне бамбуковую корзинку. Когда в следующий раз навестим Западное море, попрошу…

Фэнцзю подняла голову, и слова встали у нее поперек горла. Последовал приступ судорожного кашля. Она так и замерла в наливающей чай позе, твердо решив онеметь на ближайшую жизнь.

Дун Хуа постучал длинными тонкими пальцами по светло-зеленой крышке кружки. В солнечном свете его пальцы казались почти прозрачными, их кончики окутывало теплое сияние. Владыка скользнул нечитаемым взглядом по испачканным в соусе рукавам Фэнцзю, затем посмотрел на ее раскрасневшееся от кашля лицо. Щеки девушки пламенели, как кленовые листья.

Когда Фэнцзю оправилась от шока, на ее губах медленно появилась вежливая и слегка вымученная, но все же улыбка.

– Не знала, что Верховный владыка почтил ничтожную своим присутствием. Прошу прощения, мне недостает манер. Фэнцзю из Цинцю приветствует владыку, – с прохладной вежливостью проговорила девушка.

Дун Хуа выслушал приветствие, смерил взглядом замершую в поклоне Фэнцзю и коротко разрешил ей сесть. Когда она с поникшей головой подошла и присела, он отставил чашку с плавающими в ней чаинками и неторопливо спросил:

– Мое появление лишило вас дара речи?

Только Фэнцзю чуть расслабилась и просчитала дальнейшие шаги, как новая фраза владыки пошатнула ее с трудом обретенное спокойствие. Удивленно подняв голову, она все же взяла себя в руки и с той же отстраненно-вежливой улыбкой ответила:

– Я впервые лицезрю Верховного владыку. Недостойная скорее онемела от радости. Прошу меня простить.

Дун Хуа кивнул, принимая ответ, а про себя подумал, что, несмотря на вежливые слова, ни один внимательный человек не разглядел бы в застывшей улыбке владычицы Цинцю радости. Он налил ей давно остывшего чая.

Двое продолжали сидеть в неловкой тишине. Вскоре Фэнцзю опустошила свою чашку и потянулась за чайником, чтобы налить себе еще. Дун Хуа проследил, как чашка наполняется до краев, а потом вдруг неведомым образом опрокидывается на светлые одежды Фэнцзю. По ее юбке растекалось водянистое пятно.

Дун Хуа положил руку на стол, пристально наблюдая за девушкой.

Изначально ему просто было любопытно. Она так увлеченно созерцала восход солнца на Тринадцатом небе, что он подумал, будто отсюда открывается какой-то необычный вид. А потом она пригласила его присесть, и он не стал отказываться.