. Но далее он пишет: «Варяги россы в древние времена именовались роксоланами и россоланами, для того, что россы были соединены с аланами. Преселились из Азии северною стороною с сарматами, и от старинных писателей с ними однородцами почитаются»[176]. Название «россы» Ломоносов выводил от реки Русы, где «варяги россы» поселились вместе с другими славянами. В «Древней Российской истории» этому происхождению названия дается разъяснение: рекой Русой называется «восточное плечо реки Немени, впадающее в Курской залив…»[177]. То есть река Руса – это не река Рось, впадающая в Ильмень, и не Старая Русса.

Ломоносов считал также, что варяги-россы и пруссы были из одного племени, и ссылался на общность нравов, на то, что Литва, Жмудь и Подляхия исстари звались Русью, и со ссылкой на Гельмольда полагал, что прусский, литовский и летский (латышский) язык – это отрасль славянского языка[178]. Это весьма немаловажные утверждения. Ломоносов согласился с мнением Миллера о том, что имя «росс» появилось на Руси только вместе с варягами. Но, не соглашаясь с выведением его из финского названия шведов, он считал, что название «росс» давно бытовало на южнобалтийском побережье, откуда эти варяги и вышли вместе со своим именем, и шведы тут ни при чем.

Этим Ломоносов дал аргументы для второго спора о варягах, в котором Костомаров защищал концепцию, что русь происходит как раз из Литвы. С точки зрения современных представлений, да и вообще на фоне усиленных поисков аргументации в пользу славянства призванных князей, которые велись противниками «скандинавомании» в первой половине XIX века, эта позиция выглядит достаточно странно и неясно, если не принимать во внимание, что ее Костомаров почерпнул у Ломоносова.

Однако откуда сам Ломоносов взял эту точку зрения? Из летописи ее нельзя было вывести, поскольку она не дает повода так считать. На первый взгляд выведение князей из Пруссии или Литвы можно было бы считать произвольным положением Ломоносова, если бы у этого представления не было предшественников. Во-первых, об этом говорит известная легенда о происхождении московских царей от брата римского императора Августа – Пруса. Во-вторых, о происхождении русских князей именно из Пруссии как об определенном факте говорится в книге шведского посла в России Петра Петрея де Эрлезунда[179]. Ссылка на это есть у Шлецера в «Несторе»[180]. Петрей с этого начинает свою книгу. Скорее всего, именно оттуда Ломоносов и взял эту точку зрения.

В общем, получилась у Ломоносова причудливая комбинация из «Синопсиса», с выведением славян от сарматов и роксолан, их огромным могуществом и славой, со славянским происхождением конкретно призванных князей и «варягов-россов» и с заимствованием у Миллера некоторых тезисов вроде утверждения о пришлости славян, чуди и признания, что варяги были по большей части скандинавами. Надо сказать, что критика Миллера в определенной степени достигла цели и Ломоносов явно старался примирить собственные взгляды, восходящие к киевскому «Синопсису», с теми утверждениями Миллера, которые ему оспорить не получилось. Также, судя по тому, насколько кратко Ломоносов излагал древнюю историю Руси в своих работах, можно заметить, что, видимо, ему даже эти компромиссные построения казались весьма шаткими. Пуститься в более подробные объяснения означало бы навлечь на себя критику, которой трудно было бы возразить.

Но на первый взгляд казалось, что задача защиты русского исторического нарратива от всякого «чего России предосудительного» Ломоносовым была выполнена: на Русь действительно призвали варягов княжить, только это были не шведы и не скандинавы, а особенные «варяги россы», славянского происхождения из Южной Балтики.