– У него слишком много власти в коммуне. К тому же, кто пойдет против правящего совета? Да и правила были придуманы задолго до моего рождения.

– Кто твой отец?

– Владелец местного магазина.

– Так это же практически элита. Он мог бы повлиять на ситуацию, отказаться выдавать тебя замуж.

– У моего отца три семьи и семнадцать детей. Одним больше, одним меньше – плевать. Я и разговаривала-то с ним всего четыре раза в жизни. И каждый из этих разговоров преследовал единственную цель – заставить меня слепо следовать правилам.

– Как ты оказалась в Бригэм-Хиллс?

– Я предпринимала две попытки побега. Каждый раз меня возвращали и… наказывали, – сипло произносит она.

О наказаниях я тоже знаю все, поэтому тяжело сглатываю и сжимаю кулаки до хруста костяшек.

– Поэтому меня переодели в черное платье, чтобы выделить среди девушек моего возраста. И чтобы все знали, что я нарушитель порядка. Все остальные девушки ходят в белых или бежевых одеждах.

– Как же тебе удалось выбраться?

– Отец, сам того не подозревая, помог мне. В коммуну приехала машина с продуктами. Отец потребовал, чтобы я помогала ему в магазине. Давал самую тяжелую работу. Такой вот способ перевоспитания бунтарки-дочери. Я разгружала эту машину. В глубине кузова оставалось несколько мешков с мукой. Водитель вез их в Бригэм-Хиллс. Здесь готовились к ежегодному празднику осени. Я поняла, что это мой единственный шанс. Если бы мне не удалось сбежать, меня бы, скорее всего, не просто стегали плетьми, а забили бы ими до смерти. Но смерть меня не страшила. Тогда она как раз представлялась мне избавлением. Так что я запрыгнула в кузов и притаилась.

– Почему они не нашли тебя?

– В тот день в коммуну приехал пастор Майклс. Для сообщества это всегда огромное событие. Девушки в ужасе прятались, зная, что вечером пастор с остальными членами правящего совета устроят праздник. А это означало, что будет оргия. Мужчины были взбудоражены приближающимся праздником. И так уж получилось, что на пропускном пункте тоже стоял такой ажиотаж, что тщательно машину никто не проверял. Охрана просто окинула взглядом мешки, за которыми я спраталась, и отпустила машину.

Кьяра снова застывает в своих мыслях. То хмурится, то ее лицо светлеет. Обнимает себя и слегка покачивается, задумавшись. А потом в какой-то момент ее взгляд проясняется.

– К счастью, в тот день лил дождь. Просто стоял стеной. Небо было настолько затянуто тучами, что в полдень казалось, будто уже наступили сумерки. Когда машина остановилась, я аккуратно выскочила из нее и спряталась между домами в глухом переулке. С приходом ночи пошла искать себе убежище.

– И нашла этот дом.

– Нет, – грустно улыбается Кьяра. – До этого дома где я только не ночевала. И с лошадьми, и на заброшенной мельнице, и с собаками в вольере.

– Сколько ты уже здесь?

– Не знаю. Но предполагаю, примерно четыре-пять месяцев. Дни слились в один.

– Пять месяцев, – качаю головой и пропускаю волосы через пальцы. – И что же ты ела?

– Ты правда хочешь узнать?

– Наверное, нет. Думаю, нам стоит попробовать сдержать меня, чтобы я никого не убил. Что планируешь делать дальше?

– Не знаю. Больше я не смотрю в будущее. Живу одним днем. Наслаждаюсь каждым, даже если в этот день мне не удалось ничего съесть. Потому что я знаю, – она переводит взгляд на меня, и от обреченности в глубине ее глаз по моему телу проходит дрожь, – рано или поздно они найдут меня, и меня ждет самая ужасная, мучительная смерть, которую только может придумать извращенный человеческий мозг.

– Почему ты доверилась мне? – задаю вопрос, который мучит меня последние сутки.