Видать, и у Якова Григорьевича была тяга к рифмам.

Когда вывел математик Василисе за год двойку и оставил её на осеннюю переэкзаменовку, она приуныла и даже пожаловалась отцу, что никак не может понять эту треклятую запутанную геометрию.

– У меня тоже по геометрии трояк был, – признался отец. – Ты уж постарайся, учи. Пусть Татьяна поможет или Жанка.

Но Васька была самолюбивой и к сёстрам обращаться не стала. Пыталась сама понять. Но летом геометрию зубрить – мука мученическая.

Тридцатого числа каждого месяца, когда выдавали зарплату под расчёт, Иван Чудинов, приняв на грудь, гулял с друзьями. Случалось, что сводил счёты с обидчиками. На этот раз он оказался в обиде на математика Якова Григорьевича, который замучил его Ваську двойками. И надо же случиться так, что в день сведения счётов встретил Иван Родионович Чудинов учителя на мосту. Тот ехал себе на велосипеде, не подозревая об опасности. Обычно все ему с почтением уступали дорогу. А этот Чудинов не только загородил путь, но и поднял его вместе с велосипедом над перилами, намереваясь сбросить в речку Чернушку.

– Вы что себе позволяете? – панически закричал Яков Григорьевич. – Я никто ни будь, я – учитель.

– А ты почему, учитель, моей девке табель испортил? – ставя математика вместе с велосипедом обратно на мост, крикнул Иван.

– Потому что она ничего не знает и учить не хочет, – обиженно ответил учитель.

– Как так не знает?! По всем предметам пятёрки и четвёрки, а у тебя двойки.

– Понимать надо, а она не понимает и понимать не хочет, – повторил математик.

Оставил Иван учителя в живых и не сбросил в Чернушку.

Учитель инцидент без последствий не оставил, написал заявление участковому уполномоченному Егору Феофилактовичу Трефилову. Впрочем, его по отчеству редко кто называл. На голодный желудок такое и не выговоришь, а учитель написал Егору Феофилактовичу: «Прошу наказать комбайнера Чудинова И. Р. по всей строгости закона за попытку избить и утопить меня в речке Чернушке». Впрочем, утопить в Чернушке было мудрено. В ней в среднем весной до пупа, а летом по колено воды. Но это детали. А Егор Трефилов обязан был дать ход заявлению обиженного учителя в трёхдневный срок. Егору не хотелось, чтоб таскали в район его друга-приятеля, десантника, с которым были они не разлей водой. Трефилова, рыженького, конопатенького, невзрачного мужичка Иван не только любил со школьных лет, но и уважал.

Единственно, за что осуждал Иван Егора, так это за то, что тот боялся своей жены и сам признавался:

– В Афгане танков не боялся, а её боюсь.

А вернее всего говорил так Трефилов, чтобы оборониться от приставучих друзей, когда предлагали ему строить. Как же «троить», если он должен в Коромысловщине трезвость поддерживать.

А вообще-то уважать Егора Трефилова было за что. Это ведь он раскрыл в деревне Слудка преступление, которое следователи даже не сочли за преступление.

По дороге с фермы домой ни с того ни с сего умерла доярка Федосья Тимкина. Никаких видимых признаков насильственной смерти не нашли, разрешили похоронить. Однако Егор Трефилов воспротивился. В снегу рядом с тропкой, по которой шла доярка, заметил след мужского сапога. Один единственный. Когда потребовал дополнительной экспертизы, обнаружили в голове покойной в височной кости обломок острого предмета, по всем вероятности шила. След оказался от сапога бригадира Мишки Зуева. Зачем ему там быть? Устроили обыск. Сапоги нашли. Отпечаток сошёлся. А ещё длинное шило с обломанным остриём, брошенное в инстурментах.

Оказалось, потащил Мишка с фермы вместе с женой два мешка посыпки. Увидела это Федосья Тимкина.