Это было очень похоже на правду. Я тоже сомневалась в склонности Вали организовывать запоздалые приветы из мира иного. Накатило что-то тридцать первого декабря от переутомления.

– Ты уверен, Вик? – спросила я, и надежда в голосе не была наигранной.

– Уверен, – отрезал полковник.

И совершил вторую ошибку. Нельзя прекращать мыслить, в том числе и сомневаться, даже если взбалмошная женщина отказалась вытаптывать с тобой ковер посреди комнаты под щемящую музыку. Но тогда у меня, что называется, отлегло от сердца. И пригласи меня Измайлов на танец еще раз, я согласилась бы. Но гордые убойщики дважды одно развлечение не предлагают.

– Вина выпьем? – я взяла инициативу в свои загрубевшие от частого держания ее, шершавой и верткой, руки.

– Не хочу, – буркнул полковник.

И я поняла, с кого берет пример Борис Юрьев, притворяясь магнитофоном. После чего уже зло выпалила:

– У Илоны на самом деле могли вытащить ключи из сумки.

– Кто? Подруги хозяйки, которые оставались одни в прихожей, где эта самая сумка стояла?

Да, Лилю Сурину и Аню Минину я подставила качественно. Но ведь не нарочно. Тем не менее, мне было не по себе.

– Мотив! Зачем им красть ключи?

– Откуда я знаю, – огрызнулся Измайлов.

– Слушай, милый, а вдруг все проще и безоблачней?

– Насколько я тебе мил, недавно понял, – предпочел обижаться дальше Вик.

– Полагаю, не совсем, но об этом потом. Наверное, девочки задумали какой-нибудь розыгрыш. Они-то были в курсе, что Илоне в ближайшие пару недель ключи не понадобятся. А теперь боятся признаться. Я бы тоже не решилась.

– Ты – нет, – согласился Измайлов. – Только о твоей решимости речь не идет. Вот не призналась бы и все. Интересно, Поленька, а куда бы ты дела позаимствованный для розыгрыша инвентарь после гибели друзей?

– Смоталась бы на какую-нибудь окраину и забросила в самый высокий сугроб, – без запинки выпалила я.

– А ведь мне очень хотелось с ней потанцевать, – недоуменно протянул полковник с высшим юридическим образованием и, похоже, испытал к самому себе легкое отвращение.

– Не переживай, ни Лиля, ни Аня так не поступят. Для них ключи Косаревых – драгоценность на память. Если, конечно, они их взяли.

– Выгораживаешь?

– Нет. Давай о другом, о мучительном. Вик, предположим, ты по натуре человек добрый.

– Предположим? Можешь быть уверена, если я до сих пор с тобой общаюсь, – рыкнул Измайлов.

– Отринь личное для пользы дела. У тебя есть заморочка – пижама мужа и твоя ночная рубашка должны по цвету гармонировать с постельным бельем. Этакое приятное последнее ночное и первое утреннее впечатление.

– Пижама, кого? Моя, что, ночная рубашка? – поперхнулся полковник. – Совсем ополоумела, детка?

– Да, похоже. И все-таки, если цветовая гармония тебя умиротворяет, то дисгармония, соответственно, злит, бесит. Правильно рассуждаю?

– Ты не рассуждаешь, ты бредишь, – решительно объявил Измайлов.

– Какого цвета были пижама Саши и ночная сорочка Вали? Желтое атласное белье, которое Саша не любил, и которое Валя велела Илоне однажды сменить, я видела.

– Ну, знаешь, Поленька, всему есть предел, – сердито произнес полковник. – Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Но у тебя фантом соломинки в дело идет.

– Вик, тону не я, а вы. Ответь, пожалуйста. Я ожидала чего-то такого, я пообещала себе не заговаривать с тобой об этом. Но вот не удержалась.

– Судя по фотографиям трупов, рубашка красная, пижама синяя. Но это последнее, что ты от меня услышала. Я не желаю навещать тебя в психбольнице.

– Не желаешь – не навещай. Там масса симпатичных оригиналов. К некоторым на досуге заглядывают Кант, Ландау, Байрон. И они охотнее, чем ты, делятся впечатлениями. Только за ходом моей мысли минуту последи, пожалуйста. Илья успел сделать два больших глотка, выкурить сигарету, еще глотнуть, разбить бутылку, оценить эффект замедленной съемки. И захотел спать. Но после этого он прошел десять метров до подвала, распутал проволоку, закрутил ее изнутри, улегся на пол. То есть он совершал довольно сложные действия в полубессознательном состоянии.