– Эй ты, дитя гор, почему все время молчишь? – иногда обращались к нему сидельцы.

– Да он ничего не понимает, да и говорит так, что с наскока не поймешь, – отмахивались те, кто хоть раз пытался вытащить Георгия на разговор или нарочно вывести из себя.

Дальнейшим издевкам, может быть, помешало то, что один из них вспомнил вслух, что еще со школьной скамьи, с уроков литературы горцы ассоциировались с абреками, которые могли одним ударом зарезать хоть человека, хоть барашка. Такие уж они взрывные и горячие. Возможно, это и придерживало особо наглых и спасало Георгия в конфликтных ситуациях.

Попавшие под жернова репрессий политические и те, кто был обвинен в предательстве и пособничестве с фашистами, попадал к ним в плен, бежал из концлагерей и другие подобные заключенные, в Магадане были на тех же правах, что и остальные зэки – убийцы, насильники и воры. Жизнь впроголодь, голод, холод и бесконечная работа, то на лесозаготовках, то на строительстве дорог, то на вскрыше торфяников или приисках. За это им выдавался скудный паек и кое-какая сезонная одежда.

Через год Георгия этапировали из Магадана еще дальше – в Якутию, в Усть-Неру, где находился центр Индигирлага. В Магадане он думал, что уже находится на краю земли. Ан, нет. Оказалось, есть места посуровее. Но удивительно, именно по пути в Оймякон он обрел самых верных друзей на всю последующую жизнь. Мухаммада – узбека, Славу – белоруса, Яцека – поляка. Почти одного возраста. Яцек был в партизанах, Мухаммад и Слава так же как и Георгий воевали, но на других фронтах. Разных национальностей, веры людей объединяло то, что они были в плену у фашистов, испытали горечь жестокой обиды за обвинение в пособничестве с врагами и прошли все круги ада за свою еще такую недолгую жизнь. А сейчас их свела воедино еще одна битва – борьба за выживание.

Этот этап из Магадана до Усть-Неры был долгий и тяжелый. Поначалу пешком, частью на телегах до Атки, а оттуда до Оймякона местами на автозаках, пешком, на плотах. В Усть-Нере их снова затолкали по грязным, перенаселенным баракам. И здесь условия содержания были не лучше магаданских. Снова постоянное чувство голода, холод, болезни и тяжелая работа. Летом донимали комары и мошки, от которых, казалось, не было спасения. В зимнее время – холод. Бараки отапливались железными печками. От них исходило тепло, но оно уходило в щели на стенах, заткнутые как попало мхом и ветошью. К тому же постоянно дули сильные ветра, которые насквозь продували ветхие жилища и куцую одежонку поселенцев.

Георгий очень долго не хотел верить тому, что с ним случилось. Плохо понимая по-русски, он поначалу совсем растерялся. К тому же ему было тяжело привыкнуть к долгим зимам, якутскому холоду, к местному укладу жизни. Но, как и раньше, стиснув зубы, он дал себе слово выжить. Здесь, в Усть-Нере, его снова определили на лесозаготовки. Они рубили лес, часть складировали, из большей части вязали плоты и сплавляли по реке. Участок находился далеко от жилых поселков, можно запросто сгинуть по пути. Поэтому никто и не пытался отсюда бежать.

Находясь здесь, Георгий получил вольную, стал вольнонаемным. Теперь он мог выбраться отсюда и найти другую работу. Подумав, что так будет лучше, он устроился на прииске горнорабочим. Кормили лучше, да и зарплата была не соизмерима с теми, что платили на лесозаготовках. В общем, решил попробовать. Работа тяжелая. Смена 12 часов. И все это время вниз-вверх с тяжелыми тележками, гружеными рудой. И снова дали знать о себе старые раны – контузия и перебитое вражеской пулей плечо.