– Я сразу же поняла, что это – слова самого Иисуса Христа, – заявила Клер, – кто, кроме Него, может говорить кому-то о своей вечной милости, предлагая пить вместе с Ним спасение? Это ведь евангельская идея! Впрочем, цитата – не из Евангелия.

– Ты очень сообразительна и начитана, – безучастно зевая, сказала Рита.

Клер рассмеялась.

– Так у меня родители – культурологи! Они с детства меня натаскивали по всяким таким аспектам, включая Новый Завет. Я с тобой согласна – речь здесь идёт именно о ней! Но что это за Крылатый Странник в вечной ночи? Я так и не поняла. А ты поняла?

– Нет, не поняла.

– А где ты взяла эту диктофонную запись?

– Ты и об этом знаешь?

– То, что знает Щеглов, немедленно узнаёт весь мир! – опять засмеялась Клер, – ну, так откуда запись?

У Риты вдруг возникла идея. Одну секунду поколебавшись, она спросила:

Клер, у тебя есть котёнок? Белый?

– Да, но совсем немножко, – также поколебавшись и поглядев на Юльку сказала Клер, – тебе надо?

– Да.

– Ты уверена?

– Я устала, – тихо призналась Рита, чуть помолчав, – я очень устала. Мне очень нужен котёнок.

– Ну, будь по-твоему.

Через двадцать минут Рита уже чувствовала себя совсем по-иному. К этому времени рядом с Юлькой спала Маринка, а между ними торчали уши щенка. Голоса на кухне не утихали. Парни там пили молотый кофе и источали дым различных сортов. Малика играла на скрипке, а Инга плакала, объяснившись по скайпу с другом. Было два сорок.

– Надо идти домой, – заявила Рита, вставая из-за стола, – ты меня проводишь, мадам Клико?

– Я мадемуазель Дюбуа, – улыбнулась Клер, – разве ты поедешь не на такси? Метро ведь откроется в пять утра!

– Я отправлюсь домой пешком.

– А где ты теперь живёшь?

– На юго-востоке, в Выхино. Если вдруг метро откроется раньше, чем я дойду, то я им воспользуюсь.

– Хорошо, – немножко подумав, сказала Клер, – я с тобой пройдусь, но недалеко. Но прежде загляну к Веттелю. У него остались мои ботинки.

Какого чёрта ботинки Клер делали у Веттеля, Рита так и не поняла. Ей на это, впрочем, было плевать. Но она заметила, что от Веттеля вышла Клер сама не своя, хотя она пробыла там всего минуту, и ни одного слова Веттель ей не сказал, поскольку он находился вовсе не в комнате, а на кухне. Это была загадка.

– Что с тобой, Клер? – поинтересовалась Рита, когда они выходили в мёртвую тишину двора. Дождик уже стих, и с крыши не капало.

– Ничего, – отвечала Клер, – ничего. Я просто задумалась.

Её мысли были, казалось, очень печальны и глубоки. По чёрному небу тревожно плыли низкие облака. Противоестественная борьба города и ночи пугала их. Две пары изящных маленьких каблучков стучали по Большой Спасской неодинаково: одна – весело,а другая – как-то подавленно. Дошагав до Садового, на котором поток машин значительно поредел, подруги свернули вправо.

– Давай, рассказывай, – предложила Клер, – откуда у тебя запись?

– Это останется между нами? – спросила Рита.

– Клянусь.

И Рита, поверив, ей рассказала всё, что знала от Гамаюнова. Шли они очень быстро. К концу истории впереди виднелся залитый ярким светом мачтовых фонарей Павелецкий мост. Чёрная река, стиснутая гранитными берегами, была похожа на затаившуюся змею, так мрачно блестела её поверхность.

– Я поняла, – воскликнула Клер, отбрасывая окурок, – в страстную пятницу женщина, находясь в клинической смерти от очень сильной кровопотери, действительно угодила в ад. Там был Иисус, который, как ты прочла час назад, спускался туда, чтобы говорить с мёртвыми.

– Но ведь Он это делал один единственный раз – в ту самую пятницу, когда был распят на кресте, – возразила Рита, – нигде не сказано, что Христос спускается в ад перед каждой Пасхой. Или я что-то путаю?