– Не знаю-не знаю, но дыма без огня не бывает. Закрывали их троих: Беломорского, Сварщика и Воркуту. Прохор все на себя взял, за что тринадцать и получил, Сварщик за соучастие семилеткой отделался, а Воркуту через полгода отпустили подчистую, как из бани, якобы за недоказанностью. Ты тогда еще в школе учился, а я уже соображал кое-что – уж больно быстро у него дела в гору пошли: и с мусорами все ровно, и с обществом, потом Дато этот нарисовался. Ну про него тебе рассказывать не надо – сам все знаешь… Когда в девяносто девятом Сварщик откинулся, Воркута с него прямо пылинки сдувал, да недолго, пока Дато Гасана не притащил. И умер Николаич не своей смертью…

– Да ладно!

– Сварщик – единственный, кто был против того, чтобы Гасана смотрящим[22] ставить. Он долго с Воркутой из-за этого в контрах состоял, а Зугдидскому вообще не доверял никогда. А тут ни с того ни с сего Николаич, Воркута и Дато после стрелки едут в баню, где Сварщик якобы сильно перебрал, и сам знаешь… Федька, Николаича внучек, – ты видел его, мне еще за полгода до этого как-то говорил, мол, нет у деда никаких брюликов, а Воркута его напрягает – он разговор слышал. Я тогда никакого значения этому не придал: пацану пятнадцать лет – ветер в голове. Мало ли что померещится? А после смерти Сварщика кто-то всю его хату[23] перерыл и дачу наизнанку вывернул, даже в огороде раскопки устроили…

– Толковый малый этот Федька. Когда выписывается?

– В декабре срок. Я хотел с УДО порешать, да уж больно аппетиты у кумовьев[24] неуемные. Думают, раз внук авторитета, так дома золотые унитазы стоят. Как и на что их вдвоем с брательником мать вытянула – ума не приложу. Вся недвижка и заводы Николаича после его смерти сначала в распоряжении Воркуты оказались, а потом плавно перешли к Гасану. К слову о Воркуте: тяги гуляют[25], что на той стрелке в Одессе его не за сопротивление при задержании завалили – это снайпер был, а чей, я думаю, тебе объяснять не надо…

– Да, Игоряныч, ну ты мне прямо переворот сознания устроил…

– Ты, Юра, имей в виду, что разговор этот между нами. Пацанам пока этого знать не надо, но чует мое сердце – сейчас такая движуха начнется! Беломорский просто так от своего не отступится.

– Ну и как вы в двушке впятером жить собираетесь, когда у вас дитя народится? – недоверчиво поинтересовался Прохор у Светки. Та шмыгнула распухшим от слез носом и ничего не ответила.

Антон деловито поправил очки и вмешался в разговор:

– Прохор Игнатьевич! Ну почему впятером? Мы же вам говорили, что родители почти все время на даче…

– А зимой? Или у них там хоромы белокаменные?

– Нет…

– Ты представляешь, что такое маленький ребенок? Предки-το твои, чай, пенсионеры уже – им покой нужен. Я считаю, что вы со Светланой после похорон должны переехать сюда. Мне кажется, Александра только рада была бы…

– Нет, деда Проша! С тобой мы жить не будем – это точно! – наконец-то подала голос Светка. – Мне бабушка рассказывала, как вы в свое время спали по очереди, чтобы вам квартиру в очередной раз не подожгли, а меня в ясли два охранника водили.

Антон о чем-то задумался, взял жену за руку и увел из кухни. Через пару минут он вернулся и сообщил Прохору кажущуюся ему гениальной идею:

– Меня на работе должны повысить, у отца кое-какие сбережения есть – на первый взнос хватит. Мы квартиру купим. Вот…

В подтверждение реальности сказанного Антон положил перед Прохором газету, в которой кружком было обведено объявление: «…17 кв. м, отделка под ключ, сдача в I квартале, ипотека…»

– Это что же за квартира такая: семнадцать метров с кухней и ванной? Чуть побольше камеры в ШИЗО!