Дача с чужими правилами не спасала.

В тот период я купила себе маленький шарик на ёлку, с рисунком дома в деревне. Как символ. Как мечту. Как тоску. Тогда я уже начала понимать, что не коллажи на стене воплощают мечту, а мечта воплощает… сначала коллажи, потом что угодно. Ритуалы, символы. Это огромная накопленная энергия желания рвётся хоть что-то, хоть как-нибудь сделать.

В моем случае это рвалась тоска по дому, в котором я выросла и который ошибочно считала своим. По маминому огороду. По траве, по кустам, по «моей» ёлке, которая стала уже в десять раз меня выше, а я её не видела и не могла обнять уже столько лет, и не смогу теперь никогда. По ёлке, которую посадили родители в год моего рождения, и которая в первый раз дала шишки в том же году, в котором я родила дочь.

А коллажи и всё прочее, ритуальное – это знаки, что мечта будет исполнена. Иногда это разрешение себе её исполнять, действенное. Я верю в знаки.

В тот период я много ездила.

Дома (у свекрови) мне было плохо. Я рвалась путешествовать, благо, повод был и внутри, и снаружи. Внутри – я очень уставала от постоянной ругани новой «мамы». Я неправильно вела хозяйство, не так воспитывала ребёнка, не ухаживала за мужем, перечила.

Травматики, они ж какие. Они либо каменеют, как статуи, либо вспыхивают огнём, либо истерят, как в дурдоме, если что-нибудь им напоминает То Самое. Так-то они нормальные, практически, люди, но если То Самое из-за угла подкрадётся, то впадают в неадекват.

Я, кажется, каменела, а внутри вспыхивала огнём, а потом молча, внутри, истерила, а потом делала что-то вовне. Например, убегала с вещами и ребёнком куда-нибудь в гости – пожить, поработать. «То Самое» для меня было – напоминание о том, что я никто на той территории, никаких прав не имею. Это не то же самое, но почти такое же, как когда-то бревном мамы в мою палатку.

И, кажется, я до сих пор так же поступаю, если откуда-то с лихим ветром прилетит что-нибудь, похожее на То Самое, и покажется из-за угла.

Внешний повод путешествовать тоже был. В новых городах я вела семинары и индивидуально работала с людьми трансовыми техниками, как психолог-шаман. Я шутила, что Бог нанял меня на работу.

А до Дома было уже совсем ничего, всего лишь семь лет.

Кажется, что чем дальше, тем больше мой внутренний травматик творил дела странные. Например, я неожиданно для самой себя попыталась оттяпать на свекровиной даче себе три грядки. Захватила освободившееся от выкопанного лука место и посадила там то, что она не выращивала, и тем способом, которым она не выращивала – пермакультурным. Так я хотела почувствовать это место на грядках «своим».

Свекровь умела выращивать всё, но я извернулась и нашла то, что она не сажала: листовой амарант, мангольд, кукурузу, подсолнухи, шелковицу, двухметровые бессмертники – гелихризумы, спаржевую фасоль. Я боялась, упаси боже, соревноваться с женщиной, умеющей выращивать всё. Мне просто нужен был кусок пространства; поэтому, если бы она посадила всё, кроме, например, слона, то мне пришлось бы сажать слона, и я бы его посадила.

Супруг наблюдал за нашими баталиями, усмехаясь.

И так было вполне себе мирно, пока не случился Взрыв.

Иногда я убегала в другие города пожить и поработать, а потом возвращалась обратно с очередной пневмонией. На расстоянии от моего «аквариума» у меня вылезала другая тема моего Сценария: жажда любви и грусть, что её нет; что у меня нет семьи и нет никакого близкого взрослого человека. Супруг, и даже его мать, по-прежнему подходили хотя бы на роль близких, потому что разумных, и они были взрослыми. Поэтому я возвращалась.