– Кто вы и что угодно вам от меня? – спросила Жюли совершенно безразличным голосом, не поворачиваясь к нему лицом, глядя в одну точку на серой стене, по которой уже начинали ползти сумерки.

– Я надеюсь, что вы узнали меня, мадемуазель…

Жюли резко вскинула голову. О да, это был Луи Сен-Паль!

Сама судьба давала ей способ бежать. И пожар предвкушения свободы, уже свободы, а не счастья, полыхнул где-то там, где так недавно билось ее сердце, задыхаясь трепетом от любви к этому человеку. Она ответила как можно более спокойно:

– Да, Луи, я узнала вас…

– Вы видите: моя любовь не знает границ…

«… и стыда…» – пронеслось в ее голове.

Он бросился к ней, но, словно прочитав на ее лице то, о чем она подумала, остановился в нескольких дюймах рядом с ее стулом. Растерянно он продолжил:

– … я прибыл за вами и смиренно умоляю бежать со мною. Мой замок ждет нас.

– Ваш замок? И ваш отец?

– Он скончался месяц назад; он очень переживал, когда узнал, как я поступил с вами. Я хочу всё исправить: я увезу вас в мой замок, как бы ни пытался граф де Леви спрятать вас, и даю вам слово, что стану вашим мужем.

Прелестная послушница перекрестилась, и как бы ни хотелось ей подробно разложить намерения господина Сен-Паля, по каждому пункту подобрав самое обидное и хлесткое возражение, ответила вопросом практического характера:

– Но как я выйду отсюда?

– Вы проводите меня до ворот; мы подойдем к моему коню, я наклонюсь к вам, чтобы освятить ваш лоб братским поцелуем. Мой конь не устал, и отсюда до моей усадьбы всего час пути. Я и не знал, что нахожусь так близко от вас…

«А ведь он и правда может вытащить меня отсюда…» – подумала Жюли.

Луи тем временем продолжал, шагнув к ней еще ближе и испытующе глядя в ее глаза:

– Ведь вы любите меня?

– О да! Конечно! – Когда-то эти слова прозвучали бы искренне и страстно, но теперь она не испытывала ничего, кроме желания воспользоваться им так же, как он воспользовался ею когда-то. Окаменевшее сердце Жюли не впускало и мысли, что Сен-Паль готов всё исправить и сделать ее счастливой.

Сделать ее счастливой мог только ветер свободы – от всего и от всех. Она беспокоилась исключительно об этом, потому и продолжила сомневаться:

– … но я боюсь. У нас ничего не получится.

– Черт побери!!

– Сударь, это – монастырь! Здесь меня запирают на ночь на ключ, ворота держат на замке, а у стен могут быть уши так же, как у дверного замка – чьи-то глаза…

– Вы – боитесь! Наша Julie très jolie4 испугана! И это мне говорит женщина, которая никогда не знала, что такое страх: фехтуя, участвуя в скачках на спор, охотясь… Хотите, я проверю?

Не дожидаясь ответа, молодой человек проворно метнулся к двери и с силой толкнул ее. Из коридора раздался непроизвольный вопль настоятельницы: стены монастыря были настолько толстыми, а стул графини де Леви и ее спутник находились так далеко от двери, что преподобная мать Жанна могла лишь видеть их и не слышала ни слова. Почти успокоившись, разглядев собеседников в позах, приличествующих сану одного и положению другой, она как раз заменила у замочной скважины глаз на ухо, в связи с чем получила удар неожиданный и коварный.

Молодой человек подождал, пока она поднимется, и даже подал ей руку. Неприятная пауза затягивалась, когда он наконец-то сообразил завести непринужденную беседу, обращаясь к настоятельнице так, будто ничего ровным счетом не произошло:

– А что, преподобная мать Жанна, лошадь моя накормлена?

– Да, святой отец. Я сразу же распорядилась ее накормить и дать воды. Ваш конь отдохнул и готов в путь.

– Вы так добры, благодарю вас. – И граф повернулся внутрь гостиной, где сидела Жюли: – Продолжим, дитя мое.