Она переключилась на воспоминания о моём детстве, затем что-то словно вспомнив что-то, обернулась, уйдя в свою комнату. Бросив меня с роем мыслей словно, металлические пчёлы на кустах тепличных гибридах. Я натёрла оставшиеся тарелки и налила воду в бойлер наутро. Маму очень раздражало, когда утром у неё нет горячей воды, чтобы приготовить завтрак и это бы грозило примерно такими же последствиями, как если лишить её кладовки с продуктами.

Бабушка Лиз вернулась, развеяв мои измышления, демонстрируя увесистую коробку.

– Здесь самое сокровенное… всё, что осталось… у меня.

Выдернув длинный шнурок из-под рубахи под формой, Лиз пристально, смотрела на изогнутый кусок металла, затем вставила его в небольшую прорезь и немного прокрутив, выдохнула. Дверца ящичка открылась, почти отлетев.

– Эта шкатулка принадлежала ещё моей бабушке. – Погладила пурпурную поверхность внутренней поверхности, напоминающую ткань, только мягкую и шершавую.

Я дотянулась пальцами, погладив бок шкатулки.

– Это носовой платок, что был в петлице твоего прадеда в день нашей свадьбы. – Улыбалась бабушка Лиз, протянув лоскут тончащей, почти прозрачной, желтоватой ткани. – Это настоящий хлопок. Когда-то он был белее нашей изморози в кладовки, а за столько лет пожелтел, хотя и пролежал в темноте и не тронутый всё это время.

Я сжимала хлопковый лоскут, слово было знакомым, но никак не могла вспомнить откуда.

– А это… твой прадед. – Она держала в руках квадратный кусок с изображением. – Я любила, – выдохнула она, – люблю его до сих пор. Он был лучшим.

Бабушка не смотрела в глаза, а я, прикусив губу, наблюдала за её пальцами, перекидывая взгляд на изображение прадеда.

– Как на брата твоего похож? – Она погладила пальцами лицо навсегда утраченного человека.

– Очень. – Выдавила я.

– Третья! Любовь, настоящая любовь бывает редко. И не у каждого… Если ты полюбишь, то люби, не смотря, не на что, а может, и вопреки.

Она всё чаще стала заводить эти разговоры.

– А это я! Совсем маленькая. Почти как Маргаритка. На куске плотного материала были изображены два ребёнка. Мальчик и девочка. Почти одного роста, как две капли похожие друг на друга.

– Это, ты? – Ткнула я пальцем в ребёнка с двумя громадными пушистыми бантами на голове.

– Да. – Улыбнулась Лиз.

– А это кто? Твой муж?

– Нет, – она одёрнула картон обратно, спрятав в шкатулке.

Я молча смотрела на неё, и она не выдержала, сжимая пальцами коробку.

– Это мой брат.

– Брат?

– Да, брат. – Отрезала сухим пронизывающим шёпотом.

– Ты никогда не говорила…

– Да, у меня был брат, брат—близнец. Мы были рождены с разницей в несколько минут.

Я была ошарашена.

– Но…

– Мы потерялись, давно… Когда пришлось спускаться под землю.

– Но может он… – Я хотела сказать, что может, он жив, но она перебила меня.

– У меня есть только вы, а остальное ворошить не нужно.

Я замолчала, понимая, какую боль она всё это время переживает, а теперь ещё и Марта…

– Может чай?

– Давай, а то скоро электричество совсем убавят.

Я быстро заварила маленькие капсулы – горошинки тёплой водой.

– И ещё… – Она заглянула мне в глаза, своим самым пронизывающим взглядом, упёрлась так пристально. – Держи.

Она всунула мне в руку шершавый бумажный кусок. Я только в музее раз трогала бумагу. Перекинув глаза на бумагу, и обратно на её глаза не скрывала удивление.

– Бумага?

– Ой, Третья. – Усмехнулась бабушка, делая глоток. – Бумага. Ты посмотри, что там.

– Цифры. – Рассматривала пожелтевший лист.

– Это коды.

– Коды?

– Ты так и будешь повторять за мной каждое слово? – Она явно была рада своей затее. – Читай.

«Шифры для изменения информации. Шифры для внесения информации. Шифры отключения маячка…»