В этой главе мы увидим, как рынки и государство отделились от средневековой общины и стали самостоятельными опорами. Мы рассмотрим это на примере развития наиболее типичного рыночного договора – займа. Эпизодическую роль в этой истории сыграет католическая церковь, которая сначала заполнила собой вакуум, оставшийся из-за отсутствия сильного государства, а затем соперничала с государством за то, чтобы предоставлять защиту простолюдинам, а также эксплуатировать их. Для нас здесь важно, что церкви удалось противостоять государству, будучи вооруженной только силой религии. Она утвердила идею о том, что в дополнение к светской власти и над ней существует высшая легитимность, которая ограничивает действия государства. Как мы увидим, это был важный шаг на пути к конституционно ограниченному государству, которое, в свою очередь, было необходимо для полноценного развития рынков.

В отличие от уже рассмотренных нами услуг и одолжений, которыми обмениваются члены общины, договор займа – это явное обязательство заемщика погасить сумму займа с процентами в установленное время, а в случае его неисполнения кредитор сможет использовать силу закона для того, чтобы вернуть стоимость одолженного. Как правило, он будет делать это забрав себе залоговое обеспечение. Если залог, предложенный заемщиком, является ценным – например, фермер берет в долг под свою землю, – кредитору не нужно много знать о заемщике или внимательно следить за его деятельностью. Делая условия явными, долговой договор освобождает кредитора от зависимости от переменчивых жизненных обстоятельств заемщика или его блажи. У заемщика больше нет выбора, отдавать долг или нет и когда это делать, – он должен заплатить в оговоренный срок или понести штрафные санкции, предусматривавшие в некоторых обществах долговое рабство или смерть. Поскольку договор займа записан, он не зависит от ненадежной памяти человека или общины. Одолжения или услуги могут быть забыты, долг – никогда.

Таким образом, долг – это независимая передача денег под проценты, которая не предполагает необходимости поддержания социальных связей. Таким образом, кредиторы могут не принадлежать к общине. Фактически у таких кредиторов дела с возвратом долга могут обстоять лучше, потому что они не станут сочувствовать заемщику, который переживает трудные времена, в отличие от кредитора из общины. Шейлок, который ненавидел Антонио, шекспировского «венецианского купца», был в некотором смысле идеальным кредитором, поскольку он вполне готов был забрать свой фунт плоти Антонио, если тот не погасит свой долг. Поскольку у Антонио были все стимулы для того, чтобы расплатиться, Шейлок готов был дать ему взаймы.

Эти атрибуты долга – то, что он является явным, часто обеспеченным залогом и безличным, – кажутся благоприятствующими кредитору. Тем не менее они также значительно облегчают потенциальному заемщику получение кредита под низкую процентную ставку в условиях конкуренции: как ни парадоксально, но чем жестче долговой договор и чем больше он кажется работающим в пользу кредитора, тем больше и шире доступ заемщика к финансам. Если, напротив, сочувствующие суды приостанавливают полномочия кредитора на возврат одолженного в случае возникновения трудностей у заемщика, кредиторы не будут стремиться кредитовать тех, кто представляет даже сравнительно небольшой риск, и кредитование иссякнет. А те кредиты, которые все же будут предоставляться рискованным заемщикам, будут выдаваться по невероятно высоким процентным ставкам. Таким образом, именно из-за суровости договора займа, а также способности и готовности кредитора обеспечить его соблюдение заемщик получает легкий доступ к средствам. Это не означает, что все, кто хочет денег, должны иметь возможность занять их или что прощение долга – это плохая вещь. Речь идет только о том, что договор займа отвечает своей цели.